Фомин Ефим Моисеевич: биография, фото. Комиссар брестской крепости Полковой комиссар расстрелянный немцами в брестской крепости

Он стал первым, кто спросонья в первые часы войны смог организовать отчаянную и упорную оборону Брестской крепости. Он не был командиром, но вдохновил своим примером всех солдат. Через неделю крепость все-таки пала. Ефима Фомина расстреляли первым как «комиссара и еврея».

«Миром и счастьем веяло в этот чудесный вечер. Крепость отдыхала», - вспоминал один из участников обороны Брестской крепости вечер 21 июня 1941 года. Утро следующего дня отобразил в своей книге пастор немецкой 45-й пехотной дивизии: «Ровно в 3.15 начался ураган и пронесся над нашими головами с такой силой, какую мы ни разу не испытывали ни до этого, ни во всем последующем ходе войны. Этот гигантский концентрированный огневой вал буквально привел в содрогание землю. Над цитаделью, как грибы, вырастали густые черные фонтаны земли и дыма. Так как в этот момент нельзя было заметить ответного огня противника, мы считали, что в цитадели всё превращено в груду развалин. Сразу же за последним артиллерийским залпом пехота начала переправляться через реку Буг и, используя эффект внезапности, попыталась быстрым и энергичным броском захватить крепость сходу. Тут-то сразу и обнаружилось горькое разочарование… Русские были подняты нашим огнём прямо с постели: это было видно по тому, что первые пленные были в нижнем белье. Однако они удивительно быстро оправились, сформировались в боевые группы позади наших прорвавшихся рот и начали организовывать отчаянную и упорную оборону».

Разбуженный обстрелом, он выбежал из кабинета, где буквально дневал и ночевал, постоянно находясь на рабочем месте. Через считанные секунды кабинет разнесет в щепки зажигательным снарядом. Но в это время он уже несся по лестнице вниз - в штаб полка, расположенный в подвале. Спустившись, держа обмундирование под мышкой, он увидел таких же, как и он, полураздетых и опасливо вслушивавшихся в раздававшиеся со всех сторон звуки взрывов людей. Молча и непонимающе они смотрели друг на друга, словно ожидая объяснений происходящего и ответа на вопрос, который никто не задавал, но который читался у всех в глазах: «Неужели война?» В растерянности находился и он, судорожно застегивая на себе гимнастерку. Но надев ее и увидев взгляды людей, обращенные к нему с надеждой как к старшему офицеру, комиссар Ефим Фомин спокойным и твердым голосом отдал свое первое указание, выведя людей из оцепенения.

Подвиг этих людей, оборонявших Брестскую крепость, стал легендой, он воодушевил многих в последующие годы войны. И среди тех, кто первым подал пример стойкости и самоотверженности, был Ефим Моисеевич Фомин. Хотя до момента разрыва первых вражеских снарядов тем утром у Ефима Фомина толком даже не было и боевого опыта за плечами, но именно он оказался, как отмечалось во многих, даже советских энциклопедиях, не раз замалчивавших вклад евреев в годы войны, «душой и сердцем защитников».

Ефим Фомин родился в январе 1909 года в селе Колышки Лиозненского района Витебской области в бедной еврейской семье, отец которой трудился кузнецом, а мать швеей. Родители умерли рано, и какое-то время находившись на попечении родственников, мальчик принял самостоятельное решение уйти в детский дом. Начав работать с 12 лет, со временем он вступил в комсомол, затем в ряды ВКП(б), а в 1932 году по партийной мобилизации ушел в Красную армию. За благодарностями по службе следовали и должности: комсомольский работник, политрук роты, инструктор политотдела стрелковой дивизии, военный комиссар стрелкового полка. Но в 41-м на основании несправедливого обвинения, снятого потом в 1957 году, полковой комиссар Фомин Ефим Моисеевич был понижен в должности и переведен на должность заместителя командира 84-го стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии по политчасти. Так за три месяца до начала войны Ефим Моисеевич и оказался в Бресте.

«Ниже среднего роста, плотный, свежевыбритый, румяный, он с первых дней своим вниманием к каждой мелочи, к самому незначительному недостатку, своей отзывчивостью и простотой приобрел доброе имя красноармейской среды - “отец”», - вспоминал в своем письме о командире бывший однополчанин. В Брестской крепости он жил один, ведь помотавшись до этого по гарнизонам, еще не успел перевезти на новое место службы сына и супругу. Они остались в одном из городков Латвии. Понимая опасность положения на границе, где было уже очевидным чрезмерное скопление немецких войск, он, позвонив жене, услышал от нее, что семьи других офицеров отправляются вглубь страны. «Делай то, что будут делать все, - как можно глубже вдавливая эмоции в себя, чтобы не посеять панику, сказал он ей. - А я скоро приеду и заберу вас». Вечером 21 июня он уехал на вокзал, чтобы отправиться за ними, но возвратился в полк, сетуя на странность того, что билетов нет - все они раскуплены. К счастью, его семью эвакуировали. Он же уже вечером следующего дня, организовав и возглавив оборону силами оставшихся после жуткой атаки подразделений, передавал в открытый эфир: «Я крепость, ведем бой, потери незначительные, ждем указаний…»

Столь «бодрая» радиопередача была адресована тут же перехватившему ее врагу, который уже проник во двор казарм цитадели - оплот ее внутреннего укрепления. Вековая крепость, опоясанная рвами, заполненными водой из Буга и Мухавца, строения, прикрывавшие казармы, мосты - все это было уже подконтрольно немецким войскам. Ничего удивительного, учитывая, что воинские части двух дивизий, дислоцирующихся в крепости, включая артиллерийские и танковые, были выведены из крепости в летние лагеря. На пути немцев встали лишь дежурные подразделения полков, противостоявшие, как известно, по сути, трем полноценным немецким дивизиям.

Подробности первых часов обороны известны, как и количество жертв среди тех, кто, даже не проснувшись, погиб под развалинами. Из тех же, кто выжил и прорвался в казармы, сформировали сводную группу, возглавил которую капитан Зубачев. Его заместителем стал комиссар Фомин, и он тут же предложил первый приказ, появившийся 24 июня - «О создании единого руководства и организованного боевого действия для дальнейшей борьбы с противником...».

По этому приказу, обнаруженному в его планшетке, а также по другим документам и показаниям оставшихся в живых позже и восстановят события тех дней. Преклонения заслуживают уже сама воля и выдержка, проявленные оборонявшимися под натиском врага. По воспоминаниям выживших, передавалась эта воля всем во многом именно от Фомина: «Если слезы бессильного гнева, отчаяния и жалости к гибнущим товарищам выступали у него на глазах, то это было только в темноте ночи, когда никто не мог видеть его лица. Люди неизменно видели его суровым, но спокойным и глубоко уверенным в успешном исходе этой трудной борьбы».

Его все время видели там, где было опасней всего. Он водил солдат в атаки, подбадривал раненых и заботился о них. Когда его ранило самого и фельдшер ринулся к нему, вошедшему в комнату медчасти, Фомин отстранил его, сказав: «Сначала их», - и показал на раненных солдат, а сам присел в сторонке, ожидая своей очереди. Принесенные ему разведчиками продовольственные запасы он неизменно приказывал отдать детям и женщинам. Точно так же, как и отказался от первого стакана воды, который собирали в вырытой ямке колодца по часу. Он отдал его раненым, хотя сам к тому времени был уже с растрескавшимися от жары губами, без росинки воды после двухдневной осады.

Положение ухудшалось с каждым днем и часом. Фашисты несколько раз на дню предлагали гарнизону сдаться. Но белого флага они так и не увидели. При планировании штурма они отводили на захват цитадели восемь часов. Крепость не сдавалась более недели. Во время одного из штурмов немцы захватили группу солдат, среди которых был и тяжело раненный комиссар Фомин. Он был расстрелян 30 июня у Холмских ворот. По утверждению части выживших, на Фомина как комиссара и еврея активно указывал фашистам один из тех, «кто выбрасывал белый флаг уже в первые минуты атаки». На какое отношение фашистов он рассчитывал - неизвестно, но он явно просчитался. Фашисты оставили его вместе со всеми в бараке для пленных, ночь в котором стала последней в его жизни. Большую часть этих сведений по крупицам, архивам и воспоминаниям однополчан собирал сын Ефима Фомина. Люди, отвечавшие на его письма, рассказывали об отце на десятках страниц, при том что знали его всего несколько дней, а кто-то и вовсе несколько часов. А некоторые еще и извинялись, что не смогли рассказать большего, так как «воспоминания пережитого все еще встают перед глазами, волнующие, страшные».

Одно из первых ответных писем начиналось так: «Если Вы сын Ефима Моисеевича Фомина, прошу Вас, перед чтением письма моего встаньте. Пусть светлой памятью в Вашем сердце встанет образ честного воина, мужественного защитника земли русской, героя Отечественной войны с черными силами врага, бесстрашного руководителя героической обороны крепости Брест-Литовск в июне 1941 года...»

Еврейские глаза, советское воспитание… Комиссар Фомин…Его любимой песней была песня из фильма «Дети капитана Гранта» И когда становилось тяжело на душе, он напевал «Капитан, капитан, улыбнитесь…»… Черноволосый молодой мужчина с немного грустным взглядом — таким мы видим полкового комиссара Фомина на фотографии. Он взял на себя руководство обороны Брестской крепости, и защищал ее до последнего… Ему было всего 32, а солдаты считали его своим отцом… Но предатели были всегда…

Сын кузнеца и швеи из маленького белорусского городка Колышки под Витебском, вырос он сиротой. Оставил родственников, приютивших его после смерти родителей и ушел в детский дом. А дальше, классическая история взросления советского паренька того времени…Работа на сапожной фабрике в Витебске, переезд в Псков, продвижение по комсомольской линии. А затем стал Ефим Фомин командиром Красной Армии.

К началу войны он уже был женат и имел маленького сына Юру. 21 июня Фомин собирался в Латвию, чтобы перевезти семью к себе в Брест. Не успел…К счастью его жены и сына, которые успели эвакуироваться из Латвии.

А Фомину пришлось 22 июня стать боевым комиссаром. Он не был классическим бесстрашным героем. И люди знавшие его, не замечали ничего выдающегося и боевого в его лице. Но он был Человеком, который умел отвечать за свои поступки. И еще, ему были дороги его солдаты…

О Ефиме Фомине рассказывается в очерке об истории Брестской крепости:

«Ему было всего тридцать два года, и он еще многого ждал от жизни. У него была дорогая его сердцу семья, сын, которого он очень любил, и тревога за судьбу близких всегда неотступно жила в его памяти рядом со всеми заботами, горестями и опасностями, что тяжко легли на его плечи с первого дня обороны крепости.

Вскоре после того как начался обстрел, Фомин вместе с Матевосяном сбежал по лестнице в подвал под штабом полка, где к этому времени уже собралось сотни полторы бойцов из штабных и хозяйственных подразделений. Он едва успел выскочить из кабинета, куда попал зажигательный снаряд, и пришел вниз полураздетым, как застала его в постели война, неся под мышкой свое обмундирование. Здесь, в подвале, было много таких же полураздетых людей, и приход Фомина остался незамеченным. Он был так же бледен, как другие, и так же опасливо прислушивался к грохоту близких взрывов, сотрясавших подвал. Он был явно растерян, как и все, и вполголоса расспрашивал Матевосяна, не думает ли он, что это рвутся склады боеприпасов, подожженные диверсантами.Он как бы боялся произнести последнее роковое слово — «война».

Потом он оделся. И как только на нем оказалась комиссарская гимнастерка с четырьмя шпалами на петлицах и он привычным движением затянул поясной ремень, все узнали его. Какое-то движение прошло по подвалу, и десятки пар глаз разом обратились к нему. Он прочел в этих глазах немой вопрос, горячее желание повиноваться и неудержимое стремление к действию. Люди видели в нем представителя партии, комиссара, командира, они верили, что только он сейчас знает, что надо делать. Пусть он был таким же неопытным, необстрелянным воином, как они, таким же смертным человеком, внезапно оказавшимся среди бушующей грозной стихии войны! Эти вопрошающие, требовательные глаза сразу напомнили ему, что он был не просто человеком и не только воином, но и комиссаром. И с этим сознанием последние следы растерянности и нерешительности исчезли с его лица, и обычным спокойным, ровным голосом комиссар отдал свои первые приказания.

С этой минуты и до конца Фомин уже никогда не забывал, что он — комиссар. Если слезы бессильного гнева, отчаяния и жалости к гибнущим товарищам выступали у него на глазах, то это было только в темноте ночи, когда никто не мог видеть его лица. Люди неизменно видели его суровым, но спокойным и глубоко уверенным в успешном исходе этой трудной борьбы. Лишь однажды в разговоре с Матевосяном в минуту краткого затишья вырвалось у Фомина то, что он скрывал ото всех в самой глубине души.

— Все-таки одинокому умирать легче, — вздохнув, тихо сказал он комсоргу. — Легче, когда знаешь, что твоя смерть не будет бедой для других.

Больше он не сказал ничего, и Матевосян в ответ промолчал, понимая, о чем думает комиссар.

Он был комиссаром в самом высоком смысле этого слова, показывая во всем пример смелости, самоотверженности и скромности. Уже вскоре ему пришлось надеть гимнастерку простого бойца: гитлеровские снайперы и диверсанты охотились прежде всего за нашими командирами, и всему командному составу было приказано переодеться. Но и в этой гимнастерке Фомина знали все, — он появлялся в самых опасных мостах и порой сам вел людей в атаки. Он почти не спал, изнывал от голода и жажды, как и его бойцы, но воду и пищу, когда их удавалось достать, получал последним, строго следя, чтобы ему не вздумали оказать какое-нибудь предпочтение перед другими.

Несколько раз разведчики, обыскивавшие убитых гитлеровцев, приносили Фомину найденные в немецких ранцах галеты или булочки. Он отправлял все это в подвалы — детям и женщинам, не оставляя себе ни крошки. Однажды мучимые жаждой бойцы выкопали в подвале, где находились раненые, небольшую ямку-колодец, дававшую около стакана воды в час. Первую порцию этой воды — мутной и грязной — фельдшер Милькевич принес наверх комиссару, предлагая ему напиться.

Был жаркий день, и вторые сутки во рту Фомина не было ни капли влаги. Высохшие губы его растрескались, он тяжело дышал. Но когда Милькевич протянул ему стакан, комиссар строго поднял на него красные, воспаленные бессонницей глаза.

— Унесите раненым! — хрипло сказал он, и это было сказано так, что возражать Милькевич не посмел.

Уже в конце обороны Фомин был ранен в руку при разрыве немецкой гранаты, брошенной в окно. Он спустился в подвал на перевязку. Но когда санитар, около которого столпились несколько раненых бойцов, увидев комиссара, кинулся к нему, Фомин остановил его.

— Сначала их! — коротко приказал он. И, присев на ящик в углу, ждал, пока до него дойдет очередь.

Долгое время участь Фомина оставалась неизвестной. О нем ходили самые разноречивые слухи. Одни говорили, что комиссар убит во время боев в крепости, другие слышали, что он попал в плен. Так или иначе, никто не видел своими глазами ни его гибели, ни его пленения, и все эти версии приходилось брать под вопрос.

Судьба Фомина выяснилась только после того, как удалось найти в Бельском районе Калининской области бывшего сержанта 84-го стрелкового полка, а ныне директора средней школы, Александра Сергеевича Ребзуева.

Сержант Ребзуев 29 и 30 июня оказался вместе с полковым комиссаром в одном из помещений казармы, когда гитлеровские диверсанты подорвали взрывчаткой эту часть здания. Бойцы и командиры, находившиеся здесь, в большинстве своем были уничтожены этим взрывом, засыпаны и задавлены обломками стен, а тех, кто еще остался жив, автоматчики вытащили полуживыми из-под развалин и взяли в плен. Среди них были комиссар Фомин и сержант Ребзуев.

Пленных привели в чувство и под сильным конвоем погнали к Холмским воротам. Там их встретил гитлеровский офицер, хорошо говоривший по-русски,который приказал автоматчикам тщательно обыскать каждого из них.

Все документы советских командиров были давно уничтожены по приказу Фомина. Сам комиссар был одет в простую солдатскую стеганку и гимнастерку без знаков различия. Исхудалый, обросший бородой, в изодранной одежде, он ничем не отличался от других пленных, и бойцы надеялись, что им удастся скрыть от врагов, кем был этот человек, и спасти жизнь своему комиссару.

Но среди пленников оказался предатель, который не перебежал раньше к врагу, видимо, только потому, что боялся получить пулю в спину от советских бойцов. Теперь наступил его час, и он решил выслужиться перед гитлеровцами.

Льстиво улыбаясь, он выступил из шеренги пленных и обратился к офицеру.

— Господин офицер, вот этот человек — не солдат, — вкрадчиво сказал он, указывая на Фомина. — Это комиссар, большой комиссар. Он велел нам драться до конца и не сдаваться в плен.

Офицер отдал короткое приказание, и автоматчики вытолкнули Фомина из шеренги. Улыбка сползла с лица предателя — воспаленные, запавшие глаза пленных смотрели на него с немой угрозой. Один из немецких солдат подтолкнул его прикладом, и, сразу стушевавшись, предатель снова стал в шеренгу.

Несколько автоматчиков по приказу офицера окружили комиссара кольцом и повели его через Холмские ворота на берег Мухавца. Минуту спустя оттуда донеслись очереди автоматов.

В это время недалеко от ворот на берегу Мухавца находилась еще одна группа пленных — советских бойцов. Среди них были и бойцы 84-го полка, сразу узнавшие своего комиссара. Они видели, как автоматчики поставили Фомина у крепостной стены, как комиссар вскинул руку, что-то крикнул, но голос его тотчас же был заглушен выстрелами.

Остальных пленных спустя полчаса под конвоем вывели из крепости. Уже в сумерки их пригнали к небольшому каменному сараю на берегу Буга и здесь заперли на ночь. А когда на следующее утро конвоиры открыли двери и раздалась команда выходить, немецкая охрана недосчиталась одного из пленных.

В темном углу сарая на соломе валялся труп человека, который накануне предал комиссара Фомина. Он лежал, закинув назад голову, страшно выпучивостекленевшие глаза, и на горле его были ясно видны синие отпечатки пальцев.Это была расплата за предательство.»

Организатору и руководителю легендарной обороны Брестской крепости было всего тридцать два… И было ему страшно, как всем. Но иначе он не мог… И я рада была узнать, что предатель получил сразу по заслугам… Хотя не вернешь этим большого и светлого человека с чуть грустной улыбкой, который поддерживал себя песней «Капитан, капитан, улыбнитесь…»

Ефим Моисеевич Фомин посмертно награжден орденом Ленина. А главную награду получил его сын Юрий Фомин

киевлянин, кандидат исторических наук, узнав подробности гибели отца:

В 1951 году, будучи студентом, я поехал в Брест с надеждой узнать что-либо об отце. В военкомате мне показали окружную газету “Во славу Родины” с материалами об обнаруженных в развалинах крепости останках 34 советских воинов, их оружии и вещах. В командирской сумке был найден частично сохранившийся приказ по крепости от 24 июня 1941 года, где в числе руководителей обороны был назван полковой комиссар Фомин.
Из редакции названной газеты мне сообщили адрес одного из защитников Брестской крепости, бывшего писаря штаба 84 стрелкового полка А.М. Филя, проживавшего в Якутии. Я послал ему письмо и в январе 1952 года получил ответ. А.М. Филь рассказал, что сражался в крепости под командованием комиссара Фомина, ему известно, что контуженый комиссар с несколькими бойцами был схвачен фашистами и казнен.»

№70. Письмо рядового писаря штаба 84 сп Александра Митрофановича Филя Юрию Ефимовичу Фомину — сыну Ефима Моисеевича Фомина.

Тов. Фомин Ю.Е.

Если Вы сын Ефима Моисеевича Фомина, прошу Вас перед чтением письма моего, встаньте. Пусть светлой памятью в Вашем сыновнем сердце встанет образ честного воина, мужественного защитника земли русской, героя Отечественной войны с черными силами врага, бесстрашного руководителя героической обороны крепости Брест-Литовск в июне 1941 г….

Полкового комиссара Фомина Ефима Моисеевича я знаю по службе в 84 сп, 6 с.к.д. Когда он прибыл к нам, я уже служил при штабе части. Ниже среднего роста, плотный, свежевыбритый, румяный, он с первых дней своим вниманием к каждой мелочи, к самому незначительному недостатку, своей отзывчивостью и простотой приобрел доброе имя красноармейской среды - «отец». К его помощи, без робости в сердце, прибегали все члены большого коллектива. Ефим Моисеевич был всегда среди бойцов. Я не помню такого дня или вечера, когда бы он не побывал в подразделениях в свободное время от занятия. Я не помню такого случая, чтобы комиссар не удовлетворил просьбу обратившегося. Строгость и доброта, требовательность и практическая помощь - были его повседневным распорядком воспитания личного состава части. До позднего часа (до отбоя) комиссар Фомин - «отец» - переходил из расположения своего подразделения в другое, беседовал на различные темы личной жизни, военной, интересовался запросами, желаниями бойцов, рассказывал истории былых походов Красной Армии, разъяснял политику врагов, призывал к учебе, бдительности и верности присяге. Иногда в тесном кругу собравшихся бойцов вел беседы, как говорят, «задушевные» на различные интимные темы, веселил и шутил. Очень часто бывал в расположении штабных работников, которые жили на одном с ним этаже, по одному с ним коридору. Когда в беседах о родных бойцы-штабисты (в том числе и я) вспоминали о детях и женах, комиссар Фомин (как сейчас помню), сидя на койке, потупил взор, по тотчас, улыбнувшись, поддержал разговор рассказом о своей семье, которая находилась в Латвийской ССР. Если это Вы - его сын, то он очень много рассказывал о Вас. Тогда он говорил о сынишке забавном, хорошем, которого он очень любил.

До последнего дня перед войной он жил в крепости, в своем кабинете, на втором этаже. Если Вы были там, в крепости, то должны припомнить…

21. VI.41 г. по приказу командования Зап. ОВО части 6 и 42 сд были выведены на полигон, для учений на рассвете 22.VI.41 г. в отборном составе. Командир части майор Дородных выехал с батальонами в 22.30 из крепости. Комиссар Фомин Е.М. отправился на вокзал для поездки за семьей. В связи с выездом на учения зав. делопроизводством техн. инт. 2-го ранга Невзорова П., я остался по приказу командования исполнять должность зав. делопроизводством. В этот вечер, тихий и теплый, в крепости демонстрировались кинофильмы «4-й перископ», «Цирк», «Руслан и Людмила» и др. В здании гарнизонного клуба (у развалин Белого дворца войска польского), где демонстрировался кинофильм «4-й перископ», перед началом сеанса комиссар Фомин провел короткую беседу о содержании фильма, указав на подлые происки врагов социалистической Родины, после чего в окружении бойцов стоял возле клуба, как бы продолжая начатую беседу перед зрителями. Уходя от клуба, комиссар простился с бойцами, заявив, что он бы продолжил беседу, но служебный долг требует от него отъезда на короткое время. Миром и счастьем веяло в этот чудесный вечер. Крепость отдыхала.

Примерно в 1.00 комиссар Фомин вернулся с вокзала. Это было уже начало рокового 22.VI.41 г. Состав штабных работников еще не спал, и он зашел узнать, почему это так. Мы занимались кто чем. Я в тот вечер писал письмо домой и так не закончил, оставил до утра, многие читали книги. На наш вопрос, почему не уехали, комиссар Фомин ответил: «Небольшая странность, даже неожиданность, билеты все проданы». Потом немного пошутил и ушел спать. Мы тоже легли.

На рассвете в 4.00 первый разорвавшийся снаряд попал в маленький дом против госпитальных ворот, а затем… началась война.

В трудные минуты сражений, в кульминационные пункты атак Ваш отец всегда находил слова для сердца русского, советского воина. Как сыну, Вам хочу сказать немного больше обычного рассказа. Ваш отец очень любил человеческую простую жизнь. Он очень любил бойцов, наших советских, и от всего сердца, всеми фибрами души презирал врагов и паникеров. Он страшно ненавидел фрицев и Гансов. Когда ему докладывали о павших бойцах, у него из мужественных глаз полились слезы. Он много раз, применяя все виды тактической хитрости, организовывал прорыв и выход из крепости под своим руководством, но… было невозможно. Наша небольшая группа, почти безоружная, была окружена частями (как я узнал из корреспонденции в 1950 г.) 12-го арм. корпуса врага.

28. VI.41 г. был самым решающим днем и самым страшным днем войны. Немцы бросили на крепость все, что они только могли бросить. В этот день мы находились у того же подъезда, в том же здании, где и писали первый приказ. Я был ранен и находился в обороне у одного из окон здания. Взрывом был обвален потолок здания и меня придавило обвалом, когда я стал помнить себя, то был уже в окружении немцев среди других боевых друзей крепости. Ваш отец, полковой комиссар Фомин Е.М., тогда еще был с капитаном Зубачевым в другом отделении здания. По рассказам очевидцев, комиссар Фомин был без сознания, когда немцы ворвались в занимаемое нами здание. В этот день постигла участь, которая на всю жизнь оставшимся в живых легла черной печатью или лишившая жизнь.

Ваш отец, полковой комиссар Фомин Ефим Моисеевич был первым организатором обороны крепости и до последних минут борьбы верил сам и внушал бойцам победу советского оружия над фашизмом. В последние минуты боя он был в простой красноармейской фуфайке, в гимнастерке со знаками отличия и с пистолетом «ТТ», когда пробегал по линии обороны мимо меня и других боевых товарищей, воодушевляя стоять насмерть. Лицо его тогда уже было бледное. В этот момент я видел его в последний раз, затем последовало то, о чем я писал выше (взрывом он был оглушен и контужен, но скоро пришел в память).

Обычай фашистских извергов снимать головные уборы и сортировать по волосам, стриженных в одну сторону, и с волосами - в другую. Из последующих рассказов в лагере точно было установлено, что полковой отец - Фомин Е.М. был расстрелян фашистами у первого форта по пути через деревянный мост от крепости к гор. Тирасполю. Там был своего рода «сборный пункт», и подлая часть, самая малая из числа проходивших 45-дневный сбор «западников», которые еще 22. VI выбрасывали белые простыни в окна, но были частью уничтожены, из рассказов очевидцев, указала на Вашего отца и его звание. Я точно не могу припомнить, но, может быть, это поможет Вам…

Вечной и светлой памятью будет это, политое чистой кровью верного сына партии и советского народа, место.

Для того чтобы немножко представить Вам, насколько был мужественен Ваш отец, скажу несколько слов второстепенного порядка. С 21.VI вечера до последнего дня обороны бойцы свели по одной «жмени» (так мы говорили тогда) сырого зеленого гороха. Вашему отцу досталась тоже порция, но он отдал ее раненым. Ефиму Моисеевичу разведчики приносили и другие «подарки» (хлеб, булочки), хотя это было в граммах, но он ни разу не съел, а отдавал со словами: «Вы - наша сила, товарищи бойцы, без Вас я не смогу защищать крепость, поэтому делитесь сами и кушайте, будет, обязательно настанет день, когда мы соберемся за круглый большой стол, покушаем и выпьем». У нас не было и воды; пили то, что выпустит товарищ. Так было.

Еще раз прошу извинить, что мало и плохо написал. Вы должны понять меня, что воспоминания пережитого очень… волнует меня, и, несмотря на прошедшие 10 лет, все встает перед глазами волнующее, страшное.

19. VII.52

Невысокий, уже начинающий полнеть тридцатидвухлетний черноволосый

человек с умными и немного грустными глазами - таким остался полковой

комиссар Фомин в памяти тех, кто его знал.

Как музыкант немыслим без острого слуха, как невозможен художник без

особого тонкого восприятия красок, так нельзя быть партийным, политическим

работником без пристального, дружеского и душевного интереса к людям, к их

мыслям и чувствам, к их мечтам и желаниям. Этим качеством в полной мере

обладал Фомин. И люди сразу чувствовали это. Уже в том, как он умел слушать

людей - терпеливо, не перебивая, внимательно вглядываясь в лицо собеседника

близоруко прищуренными глазами, - во всем этом ощущалось глубокое понимание

нужды человека, живое и деятельное сочувствие, искреннее желание помочь. И

хотя Фомин всего за три месяца до войны попал сюда, в крепость, бойцы 84-го

полка уже знали, что в его маленький кабинет в штабе можно принести любую

свою беду, печаль или сомнение и комиссар всегда поможет, посоветует,

объяснит.

Недаром говорят, что своя трудная жизнь помогает понять трудности

других и человек, сам много перенесший, становится отзывчивей к людскому

горю. Нелегкий жизненный путь Ефима Моисеевича Фомина, без сомнения, научил

его многому, и прежде всего знанию и пониманию людей.

Сын кузнеца и работницы-швеи из маленького городка на Витебщине, в

Белоруссии, он уже шести лет остался круглым сиротой и воспитывался у дяди.

Это была тяжелая жизнь бедного родственника в бедной семье. И в 1922 году

тринадцатилетний Ефим уходит от родных в Витебский детский дом.

В беде и нужде зрелость наступает рано. Пятнадцати лет, окончив школу

первой ступени и став комсомольцем, Фомин уже чувствует себя вполне

самостоятельным человеком. Он работает на сапожной фабрике в Витебске, а

потом переезжает в Псков. Там его посылают в совпартшколу, и вскоре, вступив

в ряды партии, он становится профессиональным партработником -

пропагандистом Псковского горкома ВКП(б).

От тех лет дошла до нас фотография комсомольца Ефима Фомина - слушателя

совпартшколы. Защитная фуражка со звездочкой, юнгштурмовка с портупеей,

прямой и упрямый взгляд - типичная фотография комсомольца конца двадцатых

Ефим Фомин вырос беззаветным рядовым солдатом своей партии. Когда в

1932 году партия решила послать его на политическую работу в войска, он

по-солдатски сказал "есть!" и сменил свою штатскую гимнастерку партработника

на гимнастерку командира Красной Армии.

Началась кочевая жизнь военного. Псков - Крым - Харьков - Москва -

Латвия. Новая работа потребовала напряжения всех сил, непрерывной учебы.

Редко приходилось бывать с семьей - женой и маленьким сыном. День проходил в

поездках по подразделениям, в беседах с людьми. Вечерами, закрывшись в

кабинете, он читал Ленина, штудировал военную литературу, учил немецкий язык

или готовился к очередному докладу, и тогда до глубокой ночи слышались его

размеренные шаги. Заложив руки за спину и по временам ероша густую черную

шевелюру, он расхаживал из угла в угол, обдумывая предстоящее выступление и

машинально напевая свое любимое: "Капитан, капитан, улыбнитесь!"

В Брестской крепости он жил один, и его не оставляла тоска по жене и

сыну, пока еще находившимся в латвийском городке, на месте прежней службы.

Он давно собирался съездить за ними, но не пускали дела, а обстановка на

границе становилась все более угрожающей, и глухая тревога за близких

поднималась в душе. Все-таки стало бы легче, если бы семья была вместе с

из Бреста. Она сказала, что некоторые военные отправляют свои семьи в глубь

страны, и спросила, что ей делать.

Фомин ответил не сразу. Он понимал опасность положения, но, как

коммунист, считал себя не вправе заранее сеять тревогу.

Делай то, что будут делать все, - коротко сказал он и добавил, что

скоро приедет и возьмет семью в Брест.

билета, а на рассвете началась война. И с первыми ее взрывами армейский

политработник Фомин стал боевым комиссаром Фоминым.

года он стал комиссаром на деле. Героями не рождаются, и нет на свете людей,

лишенных чувства страха. Героизм - это воля, побеждающая в себе страх, это

чувство долга, оказавшееся сильнее боязни опасности и смерти.

Фомин вовсе не был ни испытанным, ни бесстрашным воином. Наоборот, было

во всем его облике что-то неистребимо штатское, глубоко свойственное

человеку мирному, далекому от войны, хотя он уже много лет носил военную

гимнастерку. Ему не пришлось принять участие в финской кампании, как многим

другим бойцам и командирам из Брестской крепости, и для него страшное утро

Ему было всего тридцать два года, и он еще многого ждал от жизни. У

него была дорогая его сердцу семья, сын, которого он очень любил, и тревога

за судьбу близких всегда неотступно жила в его памяти рядом со всеми

заботами, горестями и опасностями, что тяжко легли на его плечи с первого

дня обороны крепости.

Вскоре после того как начался обстрел, Фомин вместе с Матевосяном

сбежал по лестнице в подвал под штабом полка, где к этому времени уже

собралось сотни полторы бойцов из штабных и хозяйственных подразделений. Он

едва успел выскочить из кабинета, куда попал зажигательный снаряд, и пришел

вниз полураздетым, как застала его в постели война, неся под мышкой свое

обмундирование. Здесь, в подвале, было много таких же полураздетых людей, и

приход Фомина остался незамеченным. Он был так же бледен, как другие, и так

же опасливо прислушивался к грохоту близких взрывов, сотрясавших подвал. Он

думает ли он, что это рвутся склады боеприпасов, подожженные диверсантами.

Он как бы боялся произнести последнее роковое слово - "война".

Потом он оделся. И как только на нем оказалась комиссарская гимнастерка

с четырьмя шпалами на петлицах и он привычным движением затянул поясной

ремень, все узнали его. Какое-то движение прошло по подвалу, и десятки пар

глаз разом обратились к нему. Он прочел в этих глазах немой вопрос, горячее

желание повиноваться и неудержимое стремление к действию. Люди видели в нем

представителя партии, комиссара, командира, они верили, что только он сейчас

знает, что надо делать. Пусть он был таким же неопытным, необстрелянным

воином, как они, таким же смертным человеком, внезапно оказавшимся среди

бушующей грозной стихии войны! Эти вопрошающие, требовательные глаза сразу

напомнили ему, что он был не просто человеком и не только воином, но и

комиссаром. И с этим сознанием последние следы растерянности и

нерешительности исчезли с его лица, и обычным спокойным, ровным голосом

комиссар отдал свои первые приказания.

С этой минуты и до конца Фомин уже никогда не забывал, что он -

комиссар. Если слезы бессильного гнева, отчаяния и жалости к гибнущим

товарищам выступали у него на глазах, то это было только в темноте ночи,

когда никто не мог видеть его лица. Люди неизменно видели его суровым, но

спокойным и глубоко уверенным в успешном исходе этой трудной борьбы. Лишь

однажды в разговоре с Матевосяном в минуту краткого затишья вырвалось у

Фомина то, что он скрывал ото всех в самой глубине души.

Все-таки одинокому умирать легче, - вздохнув, тихо сказал он

комсоргу. - Легче, когда знаешь, что твоя смерть не будет бедой для других.

Больше он не сказал ничего, и Матевосян в ответ промолчал, понимая, о

чем думает комиссар.

Он был комиссаром в самом высоком смысле этого слова, показывая во всем

пример смелости, самоотверженности и скромности. Уже вскоре ему пришлось

надеть гимнастерку простого бойца: гитлеровские снайперы и диверсанты

охотились прежде всего за нашими командирами, и всему командному составу

было приказано переодеться. Но и в этой гимнастерке Фомина знали все, - он

появлялся в самых опасных мостах и порой сам вел людей в атаки. Он почти не

спал, изнывал от голода и жажды, как и его бойцы, но воду и пищу, когда их

удавалось достать, получал последним, строго следя, чтобы ему не вздумали

оказать какое-нибудь предпочтение перед другими.

Несколько раз разведчики, обыскивавшие убитых гитлеровцев, приносили

Фомину найденные в немецких ранцах галеты или булочки. Он отправлял все это

в подвалы - детям и женщинам, не оставляя себе ни крошки. Однажды мучимые

жаждой бойцы выкопали в подвале, где находились раненые, небольшую

ямку-колодец, дававшую около стакана воды в час. Первую порцию этой воды -

мутной и грязной - фельдшер Милькевич принес наверх комиссару, предлагая ему

напиться.

Был жаркий день, и вторые сутки во рту Фомина не было ни капли влаги.

Высохшие губы его растрескались, он тяжело дышал. Но когда Милькевич

протянул ему стакан, комиссар строго поднял на него красные, воспаленные

бессонницей глаза.

Унесите раненым! - хрипло сказал он, и это было сказано так, что

возражать Милькевич не посмел.

Уже в конце обороны Фомин был ранен в руку при разрыве немецкой

гранаты, брошенной в окно. Он спустился в подвал на перевязку. Но когда

санитар, около которого столпились несколько раненых бойцов, увидев

комиссара, кинулся к нему, Фомин остановил его.

Сначала их! - коротко приказал он. И, присев на ящик в углу, ждал,

пока до него дойдет очередь.

Долгое время участь Фомина оставалась неизвестной. О нем ходили самые

разноречивые слухи. Одни говорили, что комиссар убит во время боев в

крепости, другие слышали, что он попал в плен. Так или иначе, никто не видел

своими глазами ни его гибели, ни его пленения, и все эти версии приходилось

брать под вопрос.

Судьба Фомина выяснилась только после того, как мне удалось найти в

Бельском районе Калининской области бывшего сержанта 84-го стрелкового

полка, а ныне директора средней школы, Александра Сергеевича Ребзуева.

из помещений казармы, когда гитлеровские диверсанты подорвали взрывчаткой

эту часть здания. Бойцы и командиры, находившиеся здесь, в большинстве своем

были уничтожены этим взрывом, засыпаны и задавлены обломками стен, а тех,

кто еще остался жив, автоматчики вытащили полуживыми из-под развалин и взяли

в плен. Среди них были комиссар Фомин и сержант Ребзуев.

Пленных привели в чувство и под сильным конвоем погнали к Холмским

воротам. Там их встретил гитлеровский офицер, хорошо говоривший по-русски,

который приказал автоматчикам тщательно обыскать каждого из них.

Все документы советских командиров были давно уничтожены по приказу

Фомина. Сам комиссар был одет в простую солдатскую стеганку и гимнастерку

без знаков различия. Исхудалый, обросший бородой, в изодранной одежде, он

ничем не отличался от других пленных, и бойцы надеялись, что им удастся

скрыть от врагов, кем был этот человек, и спасти жизнь своему комиссару.

Но среди пленников оказался предатель, который не перебежал раньше к

врагу, видимо, только потому, что боялся получить пулю в спину от советских

бойцов. Теперь наступил его час, и он решил выслужиться перед гитлеровцами.

Льстиво улыбаясь, он выступил из шеренги пленных и обратился к офицеру.

Господин офицер, вот этот человек не солдат, - вкрадчиво сказал он,

указывая на Фомина. - Это комиссар, большой комиссар. Он велел нам драться

до конца и не сдаваться в плен.

Офицер отдал короткое приказание, и автоматчики вытолкнули Фомина из

шеренги. Улыбка сползла с лица предателя - воспаленные, запавшие глаза

пленных смотрели на него с немой угрозой. Один из немецких солдат подтолкнул

его прикладом, и, сразу стушевавшись и блудливо бегая глазами по сторонам,

предатель снова стал в шеренгу.

Несколько автоматчиков по приказу офицера окружили комиссара кольцом и

повели его через Холмские ворота на берег Мухавца. Минуту спустя оттуда

донеслись очереди автоматов.

В это время недалеко от ворот на берегу Мухавца находилась еще одна

группа пленных - советских бойцов. Среди них были и бойцы 84-го полка, сразу

узнавшие своего комиссара. Они видели, как автоматчики поставили Фомина у

крепостной стены, как комиссар вскинул руку, что-то крикнул, но голос его

тотчас же был заглушен выстрелами.

Остальных пленных спустя полчаса под конвоем вывели из крепости. Уже в

сумерки их пригнали к небольшому каменному сараю на берегу Буга и здесь

заперли на ночь. А когда на следующее утро конвоиры открыли двери и

раздалась команда выходить, немецкая охрана недосчиталась одного из пленных.

В темном углу сарая на соломе валялся труп человека, который накануне предал

комиссара Фомина. Он лежал, закинув назад голову, страшно выпучив

остекленевшие глаза, и на горле его были ясно видны синие отпечатки пальцев.

Это была расплата за предательство.

Такова история гибели Ефима Фомина, славного комиссара Брестской

крепости, воина и героя, верного сына партии коммунистов, одного из главных

организаторов и руководителей легендарной обороны.

Подвиг его высоко оценен народом и правительством - Указом Президиума

Верховного Совета СССР Ефим Моисеевич Фомин посмертно награжден орденом

Ленина, и выписка из этого Указа, как драгоценная реликвия, хранится сейчас

в новой квартире в Киеве, где живут жена и сын погибшего комиссара.

А в Брестской крепости, неподалеку от Холмских ворот, к изрытой пулями

стене казармы прибита мраморная мемориальная доска, на которой написано, что

здесь полковой комиссар Фомин смело встретил смерть от рук гитлеровских

палачей. И многочисленные экскурсанты, посещающие крепость, приходят сюда,

чтобы возложить у подножия стены венок или просто оставить около этой доски

букетик цветов - скромную дань народной благодарности и уважения к памяти

Ефи́м Моисе́евич Фоми́н (15.1.1909, Колышки Лиозненского уезда Витебской губернии - 26.6.1941, Брест) - советский офицер, полковой комиссар , заместитель командира 84-го стрелкового полка 6-й Орловской Краснознаменной дивизии. Один из руководителей обороны Брестской крепости в июне 1941 года.

Биография

Родился в местечке Колышки Витебского уезда (ныне деревня Колышки Лиозненского района) в бедной еврейской семье (отец - кузнец, мать - швея) . После смерти родителей воспитывался тёткой, потом дядей.

• 1921 - Ученик парикмахера, затем сапожника в Витебске.
• 1922 - Принят воспитанником в Витебский детский дом .
• 1924 - Принят в комсомол .
• 1927-1929 - Псковская окружная коммунистическая партийно-советская школа II ступени .
• 1929 - Коломенская совпартшкола. По окончании работал инструктором Коломенского райкома партии.
• 1930 - Вступил в ряды ВКП(б) .
• 1932 - По партийной мобилизации направлен на партийно-политическую работу в РККА . Секретарь комсомольской организации зенитного полка, политрук роты, инструктор политотдела стрелковой дивизии, военный комиссар стрелкового полка.
• 1938 - Окончил курсы при политуправлении Харьковского военного округа . За отличную учёбу и активную общественную работу получил благодарность от командования, а от политуправления - именные часы с надписью «За особые успехи в овладении большевизмом».
• Август 1938 - Военный комиссар 23-й Харьковской ордена Ленина Краснознаменной стрелковой дивизии .
• Сентябрь 1939 - В составе дивизии участвовал в походе в Западную Украину .
• Лето 1940 - В составе дивизии вступил на территорию Латвии , находился в Даугавпилсе .
• Март 1941 - По незаслуженному обвинению переведён в Брест на должность заместителя командира 84-го стрелкового полка 6-й Орловской Краснознаменной стрелковой дивизии .
• 22 июня 1941 - Возглавил оборону Брестской крепости в кольцевой казарме на участке у Холмских ворот .
• 24 июня 1941 - Заместитель командира штаба обороны крепости.
• 26 июня 1941 - Попал в плен в казармах 33-го отдельного инженерного полка. В плену выдан предателем и расстрелян предположительно у Холмских ворот крепости.

Посмертная реабилитация

В кинематографе

• В фильме «Брестская крепость » (2010) роль Ефима Фомина исполнил Павел Деревянко .
• В фильме «Битва за Москву» (1985) роль Ефима Фомина исполнил Эммануил Виторган .

Документальные фильмы

2010 - документально-игровой фильм Алексея Пивоварова "Брест. Крепостные герои" (НТВ)

Напишите отзыв о статье "Фомин, Ефим Моисеевич"

Примечания

Ссылки

• I.П. Шамякiн (галоўны рэдактар), I.I. Авiн, Г.К. Кiсялёў, Я.В. Малашэвiч i iнш. (рэдкал.). «Памяць. Лёзненскi раён». - Мн. : «Беларуская энцыклапедыя», 1992. - 592 с. - ISBN 5-85700-063-7. (белор.)

Отрывок, характеризующий Фомин, Ефим Моисеевич

Колышки, Витебский уезд, Витебская губерния, ныне Лиозненский район, Витебская область

Брестская крепость

полковой комиссар

84-й стрелковый полк

Великая Отечественная война,
* Оборона Брестской крепости

Ефи́м Моисе́евич Фоми́н (15.1.1909, Колышки Лиозненского уезда Витебской губернии - 30.6.1941, Брест) - советский офицер, полковой комиссар, заместитель командира 84-го стрелкового полка 6-й Орловской Краснознаменной дивизии. Один из руководителей обороны Брестской крепости в июне 1941 года.

• 1 Биография
• 2 Посмертная реабилитация
• 3 кинематографе
• 4 Примечания
• 5 Ссылки

Биография

Родился в местечке Колышки Витебского уезда (ныне деревня Колышки Лиозненского района) в бедной еврейской семье (отец - кузнец, мать - швея). После смерти родителей воспитывался тёткой, потом дядей.

• 1921 - Ученик парикмахера, затем сапожника в Витебске.
• 1922 - Принят воспитанником в Витебский детский дом.
• 1924 - Принят в комсомол.
• 1927-1929 - Псковская окружная коммунистическая партийно-советская школа II ступени.
• 1929 - Коломенская совпартшкола. По окончании работал инструктором Коломенского райкома партии.
• 1930 - Вступил в ряды ВКП(б).
• 1932 - По партийной мобилизации направлен на партийно-политическую работу в РККА. Секретарь комсомольской организации зенитного полка, политрук роты, инструктор политотдела стрелковой дивизии, военный комиссар стрелкового полка.
• 1938 - Окончил курсы при политуправлении Харьковского военного округа. За отличную учёбу и активную общественную работу получил благодарность от командования, а от политуправления - именные часы с надписью «За особые успехи в овладении большевизмом».
• Август 1938 - Военный комиссар 23-й Харьковской ордена Ленина Краснознаменной стрелковой дивизии.
• Сентябрь 1939 - составе дивизии участвовал в походе в Западную Украину.
• Лето 1940 - составе дивизии вступил на территорию Латвии, находился в Даугавпилсе.
• Март 1941 - По незаслуженному обвинению переведён в Брест на должность заместителя командира 84-го стрелкового полка 6-й Орловской Краснознаменной стрелковой дивизии.
• 22 июня 1941 - Возглавил оборону Брестской крепости в кольцевой казарме на участке у Холмских ворот.
• 24 июня 1941 - Заместитель командира штаба обороны крепости.
• 30 июня 1941 - плену выдан предателем и расстрелян у Холмских ворот крепости, по версии Р. Алиева - в плен попал 26 июня, в тот же день расстрелян юго-восточнее Тересполя.

Посмертная реабилитация

• 3 января 1957 - Указом Президиума Верховного Совета СССР посмертно награждён орденом Ленина.
• 8 мая 1991 - По ходатайству ветеранов 23-й дивизии Министр обороны СССР отменил пункт приказа 1941 года о применении к Е. М. Фомину незаслуженного взыскания и восстановил его в должности заместителя командира дивизии.

В кинематографе

• В фильме «Брестская крепость» (2010) роль Ефима Фомина исполнил Павел Деревянко.
• В фильме «Битва за Москву» (1985) роль Ефима Фомина исполнил Эммануил Виторган.

Примечания

1. Воспоминания Юрия Фомина
2. Светлана Гладыш. Бессмертный гарнизон сражается.
3. Р. Алиев. Штурм Брестской крепости. - М.: Яуза; Эксмо, 2008.

Ссылки

• Ю. Фомин. Победа будет за нами.
• Приказ об исключении из списков 24.12.1942
• Информация из донесения о безвозвратных потерях 20.04.1945