Она так давно стоит на трассе Гродно — Барановичи (в районе Зельвы), что местные жители принимают ее за дорожный столбик. Конечно, Татьяне хочется стать кем-то большим, чем уличная проститутка, но, говорит, мешают чувства усталости и безысходности. Слабохарактерность. И общество, которое любит прятаться от таких, как она.
Работница «сферы услуг» на трассе Зельва — Слоним Татьяна
Сейчас Татьяне* 39. Двадцать из них она в сфере услуг. Кукла для дальнобойщика, если хотите. Хотя «куклами» назвать дорожных проституток сложно. Как правило, они не блещут красотой. Чаще всего это немытые, спившиеся женщины. Их лица печальны, а на теле шрамов больше, чем у боевого офицера SAS. Каждое утро она выходит из дома в агрогородке Зельвенского района, садится на попутку и доезжает до Зельвы. Ее рабочая площадка — трасса Р99.
— Все просто. Останавливаю машину. Прошу подбросить до Слонима. Оцениваю водителя. Задаю вопрос: «Отдохнуть не желаете?» Час традиционного секса стоит 300 тысяч рублей. Дополнительные услуги — 400−500 тысяч, но я эти услуги оказываю редко. Рабочие сутки приносят примерно 10−15 у.е. Это минимум.
Помню, заработала как-то 780 евро за полчаса. Но бывает, что едва и 50 тысяч рублей наскребешь. Подоходный (смеется) не плачу: некому. Дали бы расчетный счет, я б с удовольствием. Есть скидки, но только для постоянных клиентов. Клиенты в основном белорусы. На легковых машинах. Польские и российские дальнобойщики тоже останавливаются, но реже. Самые развратные — жители Польши, иногда их сексуальные фантазии выходят за пределы разумного. Хотя и среди белорусов частенько встречаются индивидуумы. Из невинного: «Раздевайся и танцуй, пока я еду» , — рассказывает Татьяна.
Сейчас она работает только на себя. И только в направлении Слонима. В сторону Волковыска — по 6−8 проституток на километр, конкуренция. Да и местная милиция уже особо не трогает. Разве что иногда подъедет гражданский на легковушке, спросит: «Работаешь?» Ткнет удостоверением в лицо и протокол составит. За отсутствие фликера на рукаве.
Как бы выжить?
У Татьяны с детства все пошло кувырком. Родилась в деревне Ковалевщине (Логойский район Минской области). В школе училась хорошо и даже была председателем пионерской дружины. Но вот в семье не заладилось: родной отец пил и семью бросил. Мама умерла, когда Татьяне было 9 лет. Отчим изнасиловал. Дальше — школа-интернат. Работала в колхозах с 14 лет. В 15 устроилась на спичечную фабрику в Борисове. Жила в общежитии. Рядом служил Василий — гражданин Российской Федерации из города Карачева Брянской области. Случайное знакомство, беременность, переезд в Россию — традиционный путь ребенка из неблагополучной семьи, самостоятельно ищущего благополучия.
В 1992 году в Карачеве Татьяна получила паспорт (тогда жителям России все еще выдавали документы советского образца) и прописалась у Василия. На свет появился сын, который стал «поводом» для заключения брака. Любви уже не было, потому что муж изменял. И как всякое вынужденное, замужество Татьяны оказалось недолговечным. Семья существовала всего год.
— Развод вынудил меня вернуться в Беларусь. Я выписалась из дома мужа. Сына оставила ему. Можно сказать, я бросила ребенка, но в России у мужа была крыша над головой и работа. Я просто желала сыну хоть какой-то устроенности. Потому что сама возвращалась в неизвестность, хоть и на родину. Я решила уехать к сестре, которая проживает под Молодечно. Но не знала, как она примет меня и примет ли вообще… Из России в Беларусь я ехала одна, зимой, автостопом.
Лучшее предложение
На трассе Москва — Брест Татьяну подбирает фура. В кабине два водителя и девочка-подросток. Зовут ее Наталья, на два года младше Татьяны, но чувствует она себя в компании взрослых мужчин вполне комфортно. Она из Слонима. Узнав о проблемах нашей героини, Наталья предлагает ей поработать вместе с ней на трассе. Стимул — ее квартира в Слониме. Теплый угол был на тот момент самым важным желанием в жизни Татьяны, и она согласилась. Но быстро пожалела…
— Моя новая подруга дала мне жилье, но взамен требовала слишком много. Клиентов на трассе я искала самостоятельно, выручку она отбирала. Подруга сильно пила. Не оставалось ничего другого, как уйти от нее…
Долгое время Татьяна жила где придется, промышляя случайными заработками, в том числе и уличной проституцией. А уличную проститутку, как известно, всегда сопровождает рой тяжелых заболеваний. Не стала исключением и Татьяна. Плеврит легких, туберкулез, множественные гематомы на голове и на теле, глухота… Только на одной руке от запястья до локтя 38 швов: отличительные знаки потерянного человека, у которого мысль «я не могу изменить свой мир, поэтому меняю его на другой» уже становится девизом. Пик морального разложения — пристрастие к алкоголю, физического — цирроз печени. Отнимаются ноги. А еще в странствиях утерян паспорт СССР.
В этот минорный период на автобусной остановке Татьяна знакомится с Александром, который живет в одном из агрогородков Зельвенского района. К нему девушка и едет. Потому что ехать больше некуда.
Я хотела бы стать человеком…
— Сейчас живу у Саши на птичьих правах. Он перебивается случайными и редкими заработками, а моя трасса — постоянный источник дохода. На самом деле я давно пытаюсь бросить проституцию. Сейчас как никогда мне необходима независимость, хочу устроиться на нормальную работу в тот же колхоз, получить собственный уголок и стать полноценным членом общества. Но меня никуда не берут. У меня нет паспорта гражданина Беларуси, которым я являюсь, а советский паспорт утерян. Из всех документов на руках — свидетельство о рождении, свидетельство о браке и справка с места работы на спичечной фабрике в Борисове.
Долгое время я пытаюсь сделать себе паспорт, однако местные службы не желают заниматься моей проблемой, так как вообще считают меня гражданкой России. Потому что в 92-м я была замужем за гражданином РФ и прописана в Брянской области. В России, куда меня отправляют, я никто. Жила там всего год, выписана и оснований для получения российского паспорта не имею. Но он мне и не нужен. Я белоруска. Но белорусские службы это мало интересует: из Слонима отправляют по месту жительства, в Зельву. Из Зельвы назад, в Слоним. И так по кругу. Дали бы хоть какое-то временное удостоверение личности, по которому можно было бы устроиться на работу.
В конфиденциальном разговоре работники милиции сказали нам:
— У женщины проблемы не только с паспортом, но и с алкоголем. Ей пытались помочь и органы власти, и простые жители агрогородка, в котором она сейчас проживает. Устраивали на работу на местное производство. Но долго она там не продержалась именно по этой причине. Милиция уже не трогает ее только из жалости, она сильно болеет. Иначе давно и надолго упрятали бы в ЛТП. Сейчас ей необходимо в первую очередь бросить пить, подлечиться и восстановить паспорт. Деньги на это у нее есть, она зарабатывает не только проституцией. По решению суда, который в свое время признал ее пострадавшей от действий сутенеров, Красный Крест выплачивает ей пособие. Хочет стать полноценным членом общества? Тут много, если не всё, зависит от нее самой.
Начальник отделения по миграции и гражданству Логойского РОВД Минской области Александр Германов :
— Она родилась и выросла в Логойском районе. Пусть соберет все документы, которые есть на руках: свидетельство о рождении, свидетельство об образовании, разводе, справки с места работы, — и едет к нам в отделение. Мы постараемся ей помочь.
*Имя главной героини изменено по этическим соображениям.
Машину занесло на повороте так, что она страшно заскрежетав тормозами, с визгом и грохотом слетела в кювет,едва не перевернувшись.
- Вот, сука, из-за нее чуть аварию не сделал! – кричал от испуга и неожиданности водитель иномарки, вцепившийся побелевшими пальцами в рулевое колесо.
- Да ты мандраж-то не гони, успокойся. Все хорошо, живы, и тачка цела, чего ерепенишься? - проговорил я с заднего сидения, сильно ударившись плечом о выступ.
- Не х…я ты даешь! Ничего!.. А если бы кранты? Из-за чего? Из-за какой-то шалавы! – кипятился Шурка, водитель машины.
- Да в чем дело, объясни толком, - не понял я. - Какой такой шалавы, ты чего? В поворот не вписался, Шурик, и ищешь виновника?
- В какой поворот. Она, сучка, прямо под колеса кинулась…
- Да где она?
- А я знаю. Может, лежит в кустах.
Мы с Шуркой выскочили из машины. Не дай Бог действительно сбили…
- А вот же она! – завопил Шурик и с размаху ударил по лицу какую-то девицу, едва стоящую на ногах, чуть позади машины.
Девица рухнула на землю.
- Ты чего, Сашка, перестань! Чего дерешься? – крикнул я, быстро подбегая к Шурику. – Еще, не дай, Бог со злости ногами начнешь пинать. Не терплю, когда бьют женщин, правы они или виноваты, мне все равно. «Нельзя их бить», - было моим правилом. Шурик действительно намеревался продолжить экзекуцию, подскочив к упавшей лицом вниз женщине. Я едва успел схватить его за руку.
- Перестань, говорю, а не то! - и я показал свой кулак. - Промеж глаз так засвечу, что очень больно будет!
Шурик отступил.
- Вот ведь, падла, чуть на тот свет не отправила, а умиляется, словно ничего не произошло!
- Да ладно тебе, сейчас разберемся.
Я подошел к женщине и дотронулся до плеча.
- Вставай, тебя никто не тронет, я обещаю.
Женщина продолжала лежать. Лишь редкое подергивание плечами, говорило за то, что она плачет или смеется. Может, психичка какая, или наркоманка, теперь много всяких развелось…
- Вставай, вставай, - я уже ухватил за край длинного плаща и стал приподнимать женщину. Не бойся, Шурик тебя больше не тронет. Правда, Шурик? – спросил у отошедшего постепенно шофера.
- Да ну ее… – опять грязно выругался Шурик.
- Вот, слышала? Все, простил, давай поднимайся.
Женщина, наконец, стала успокаиваться и приподняла голову. И тут я обомлел. Передо мной была девчонка, лет тринадцати-четырнадцати, совсем подросток, с еще пухленькими губками и красной струйкой крови на краю рта. Но детские серенькие глаза смотрели так тоскливо и зло, что мне стало не по себе.
- Шурик, да это же девчонка!
- Девчонка! Знаю я таких девчонок. ****ь придорожная, а не девчонка. Плечевая, небось.
- Не понял, кто? – переспросил я.
- Плечевая. Ну, ты даешь! Проституток так зовут, что у дальнобойщиков промышляют. После траханья засыпают на плече, так и едут всю дорогу – водила за рулем и девка на плече. Умора!
Шурик подошел поближе, взглянул на девицу и ошалело замигал глазами.
- Ты, ты, ты… – задохнулся от сказанных слов Шурка. - Да это Катюха, – еще не веря собственным глазам, залепетал Шурик.
- Ты, что знаешь ее? - еще больше Шурика, удивился я.
Шурик замолчал, не зная, что ответить. Минуту молчал, потом зло выкрикнул:
– Катюха, моя двоюродная сестра, дядьки Юры, дочка.
- Какого дядьки Юры? – не понял я.
- Да сына деда Степана. Дядька Юра в тюрьме сейчас, а это его дочка.
Я молча стал рассматривать девчонку. «А ведь красивая, и чем-то на деда Степана похожа», отметил я про себя.
- Как ты попала-то сюда, - придя в себя, завопил снова Шурик. - Что здесь делаешь на трассе? Я же тебя чуть не сбил! Зачем под колеса кинулась, дура?
Катюха молчала. Она вытерла платком лицо, встала, отряхнула длинный и грязный плащ, нашла зеркальце, и стала прихорашиваться, словно ничего такого и не произошло.
- Ты мне ответишь, или еще раз по морде схлопотать хочешь? –снова закричал Шурик, подбежав к девчонке сзади.
Я успел перехватить, занесенную Шуриком руку.
- Все, Шурик, все, баста. Не смей, понял? Иди, заводи машину, сейчас выезжать будем.
Шурка пошел к машине, обошел и сев за руль, стал заводить.
Катюша привела себя в порядок, и даже подвела толстенькие губы ярко-красной помадой.
Я усмехнулся про себя, наблюдая за этой женщиной-подростком. Профессия накладывает свой отпечаток – лицо должно быть привлекательным. Это первая заповедь любой проститутки, остальное вторично. «Ну, а ум на последнем месте», - любят пошутить сами жрицы любви.
Мне же показалось совсем противоестественным, что эта совсем еще молоденькая девчушка – стала профессионалкой продажной любви. «Видать, вторая Сонечка Мармеладова», - почему то пришло на ум это сравнение. «Господи, Россия, ты, Россия! Что ж так не бережешь своих дочерей, посылая их на большую дорогу торговать собой?» Но мои мысли прервал Шурик:
- Давайте, помогайте, мне одному не выехать на трассу.
Я подошел и, прилагая усилия, помог машине выехать на асфальт.
- Вот, порядок. Ну, что, ты с нами или работать останешься? - крикнул Шурик Катюхе, стоящей в сторонке и наблюдавшей за нашей возней.
- Не-е, домой хочу, – тихо едва слышно, проговорила она.
- Домой она хочет… – пробубнил Шурик. – Давай, садись, я к тетке Наташе отвезу. Пусть она тебя по заднице веником отходит, чтобы не болталась с кем ни попадя. Иди, садись, – скомандовал Шурик.
Катюша послушно подошла к машине:
- Куда садится–то?
- На переднее сиденье, где всегда ваши подруги сидят, – съязвил Шурик.
Катюша, ни слова не говоря, села на переднее сиденье. Я же со своей тяжелой и грузной фигурой полез снова на заднее сиденье.
- Ну, трогай, Шурик, только гляди в оба, а то еще раз на какую-нибудь наедешь, - пошутил было я.
- Тьфу, тьфу, к черту, – сплюнул Шурик через левое плечо и перекрестился. - Сохрани и убереги, Святой Николай Угодник. Он-то меня и спас сегодня, – проговорил Шурик, показывая на икону, прикрепленную на торпеде рядом с рулем.
- На Бога надейся, а сам не плошай, – ответил скорее по инерции, чем со смыслом я, решая в это время в уме непростую задачу: как помочь внучке, умершего деда Степана?
- Слушай, Катерина, расскажи, как ты до такой жизни дошла? - решил я взять быка за рога.
Известно, что девицы легкого поведения легко раскалываются, когда под наркозом выпивки или накурившись дури. От Катерины не пахло спиртным, значит – второе. Неадекватное поведение на трассе просто так не возникает. И я не ошибся.
- А что рассказывать-то? Все как у всех. Отца посадили, когда мне было шесть лет, больше я его не видела. Мамаша пить стала, меня и двух братишек бить начала. Те помладше, так их меньше, все зло на мне вымещала, и била чем попадет. Вот, на голове след на всю жизнь, - и Катюша задрав волосы показала глубокий шрам на левом виске. - Мамуля так саданула стулом, что меня в больнице откачали. Ее посадили на три года, а нас в детский дом определили. Лучше бы дед с бабкой Клавой взяли, но им не отдали – старые. Братишек в один детдом отвезли, а меня в другой, в том мест не было. А там порядки такие, что или воровать или в бандиты... Парни кто куда, многие в бега, а мне некуда. Терпела, пока могла. А потом, наш завхоз, Сидорыч, всех девчонок постарше определил проституцией заниматься. Дом-интернат на окраине города стоял, мужиков, особенно пожилых и чурок, валом валило. Трахали девчонок, а деньги Сидорычу отдавали. Мне когда десять исполнилось Сидорыч позвал к себе в кабинет, задрал юбку и от...ал прямо на диване. Говорит – все, созрела девка, иди работать... Плакала, просила Сидорыча, чтоб не посылал меня к мужикам. А он – нет, мол, как все будешь работать. «На что я вас поить, кормить буду?» Пошла, пожаловалась директрисе Нелли Рахмановне, та говорит: «Быть этого не может. Сидор Терентьевич скромный человек, наговариваешь на него». И выставила за дверь. Что мне оставалось? Стала как все – ноги раздвигать. Всю ночь, иногда без перерыва. Особенно после получки, их как мух на мед налетит... Тьфу! - Катерина смачно сплюнула себе под ноги. - Слушай, дай закурить!
Шурик, оглушенный рассказом сестры молчал, не зная, что сказать, да и верить ли Катерине. Я тоже сидел. Желваки от злости ходили по моему лицу. Хотелось немедленно поехать, и так дать в морду этому сукину сыну, Сидорычу, чтобы кровью своей умылся. Я достал сигарету, протянул Катерине. Она щелкнула зажигалкой, закурила, сделала несколько глубоких затяжек и стала пускать колечки дыма. Насладившись сигаретой, продолжила:
- Сбежала я, шлялась по вокзалам, воровала... Иногда, если повезет, давали какую-нибудь работу торгаши из ларьков - помидоры или еще чего-нибудь перебирать. Сто рублей заработаешь - счастливой себя чувствуешь! Куплю булочку с повидлом, чай с сахаром, и еще на мороженое останется... Кайф! Мужики приставали, но не так как в интернате, там беспредел. А здесь так: хочу дам, хочу нет. Редко кто насиловал. Но менты достали. Один мужик-армянин, который меня в ларьке держал, раза два прятал от них. Потом говорит: «Все, уходи, тебе-то что? Ты малолетка. А меня могут и привлечь». Я ушла. А куда? Стала на трассу, чтобы ехать к деду с бабкой. Подвалили нацмены на иномарке. «Поехали, красавица, кататься?» Поехали, увезли на юг, насиловали целой бандой, едва не сдохла. Сбежала, попала в Ростов, там зиму перекантовалась, и подалась домой. Узнала, что дед Степан умер, а бабушка Клава, того, на этой почве чокнулась. Пошла к маме Наташе. Та уже вышла из тюрьмы, снова за свое взялась, пить да гулять. Состарилась, как ведьма стала, зубов нет, а выпивку и жратву подавай. Но жалко ее мне, мамка все же…, - девица, докурив сигарету, нервно смяла окурок в пальцах. - Вот и пошла снова на трассу. Зарабатываю, на это мы с мамкой и живем.
- А сегодня что случилось? – как можно спокойнее спросил я.
- А что сегодня? То же, что и вчера, и позавчера. Приехала в Питер, отработала удачно, больше трех тысяч взяла. На обратном пути один черный на джипе подвалил, пять штук предложил. Ну, думаю, рискну. Пять тысяч – деньги большие, неделю-другую отдохну дома. Согласилась. А он, урод, дал сигарет с дурью. Я отработала и захорошела так, что не понимала, где и что. Он меня и выкинул здесь, на развилке,не заплатив... А тут вы. Я хотела остановить машину, ну и шагнула на асфальт. Чувствовала, что не надо, а не остановиться, ноги сами несут. Голова чумная, толчок, я лечу в кусты, машина в яму, выходит Шурка и мне по морде хрясь… Вот и все.
- Н-да… - не зная что сказать промычал я.
Наконец пришел в себя и Шурик:
- Завтра же еду в твой интернат, подам заявление в суд на всю эту сволочь. Пусть судят. Только ты не дрейфь, когда вызовут. Нужны свидетели, поняла?
Катюша усмехнулась:
- Не ты первый. Там у них все куплено, и менты, и суды, и начальство...
- А это мы еще поглядим, - не унимался Шурик. – Правда, Сергеич?
- Это точно, Шурик, мы еще повоюем за ребят...
- Ты это,Катюха, не ходи пока к тетке Наташе. Живи у нас, - продолжил Шурик. – Места в избе хватит, матери по дому помогать будешь.
Катерина снова молча улыбнувшись кивнула головой: она привычно не возражала, но знала, что не пойдет к Шуркиной матери, тете Насте. Та догадывалась чем промышляет родственница, и не раз стыдила ее. Да и мать жалко. Кому та нужна будет, родная кровинушка? Пропадет без нее. Нет, не пойдет она, точно.
Я догадывался, чему улыбалась Катерина, и молча слушал разгоряченные речи Шурика, думая о том, как же реально помочь девчонке.
В Федулово приехали ближе к вечеру. Остановились около дома Шурика:
- Тебя довезти, Сергеич?
- Нет, сам дойду. Спасибо, Саша, - я протянул ему руку. – Выручил, пока моего коня отремонтируют.
- А ты куда? – закричал Шурик видя, что Катюша быстро-быстро пошла от нас.
Та махнула рукой, мол, все хорошо будет, и ее тонкая детская фигурка в нелепом длинном плаще растворилась в вечернем воздухе.
- Вот, дура! – выругался Шурка. – Ладно, пойду к тетке Наташе, разберусь, - пообещал он мне на прощание.
Я же попытался устроить судьбу Катюши. Нашел ей в городе работу, снял небольшую квартирку, стал добиваться восстановления ее прав, каждый день ходя по инстанциям. В один прекрасный день Катюша мне позвонила на мобильник.
- Дядя Коля, спасибо тебе за все, но обузой не хочу быть, а в справедливость я не верю. Прощай… - и отключила телефон.
Года через полтора на подъезде к Москве, в Химках, машину тормознула смазливая, хорошо одетая девица в короткой юбке, в черных очках, с ярко накрашенными полными губами.
- Прокатить не хочешь девушку, дядя?
Голос показался мне очень знакомым.
- Катерина, ты?
Девушка отпрыгнула от двери:
- Дядя Коля!..
- Слушай, Катерина, я тебя искал. Зачем ушла? – начал было я. – Садись, все теперь будет хорошо, я тебе обещаю...
Но девушка помотала головой:
- Извините, вы обознались. Я не Катерина, я Дина. Извините, - она хлопнула дверцей машины и отошл...
Я не знал, что делать, выскочил, догнал ее.
- Слушай, возьми хоть деньги. На, вот у меня здесь десять тысяч налички, больше нет. ..Поедем домой, Катерина, жена, сынишка тебя помнят и ждут. Верно говорю!
Я стал совать деньги девушке в руку, но она отмахнулась от них и, заплакав, бросилась бежать.
И еще долго стоял на обочине темно-красный джип с включенными мигалками, а рядом все ходил, курил, статный мужчина, размахивая руками, словно разговаривал сам с собой. Мимо проносилась лавина машин с равнодушными людьми, изредка сигналя, когда мужчина выбегал на асфальт, не зная зачем…
Далее вас ждет рассказ о жизни и работе дорожных проституток, работающих на трассе М1. Одна из жриц любви рассказала о всех тонкостях своей профессии, о том, что ее заставило заняться этим, и, конечно же, о своем заработке.
В один из «длинных» майских выходных придорожные девочки облюбовали трассу М1, в народе именуемую «олимпийкой». Эта транзитная магистраль - часть европейского маршрута Е30, проходит через Беларусь от Польши до России. Помимо белорусских, ездят здесь иностранцы: дальнобойщики, деловые люди, туристы. И в какую сторону из столицы по М1 ни поедешь - возле автозаправок и кафе стоят женщины.
Километрах в 40 от столицы по обеим сторонам от дороги у двух придорожных кафе с большими стоянками «отстаиваются» дальнобойщики. Мы были готовы ждать вечера, предположив, что интимные утехи девочки предлагают клиентам под прикрытием темноты, но…
Что вы, они же здесь с утра работают, без выходных-проходных! - рассмеялся российский водитель большегруза, с которым удалось разговориться. - Да вон смотрите, на той стороне дороги девчонка стоит.
Женщины, стоящие на обочине в ожидании клиентов, откровенно скучают, поэтому соглашаются рассказать о себе - только чтобы не показывали их лица, «чтобы дети и знакомые не узнали, чем мы занимаемся».
Я пьяница, вот и стою здесь, - хрустя чипсами, заявляет подвыпившая блондинка Надя. С этими словами женщина махнула рукой, развернулась и пошла в сторону стоянки. От ее подруги узнаем, что Надя не только любит выпить, но еще и наркотиками балуется, «и денег должна всем на свете», поэтому соглашается на все, что ей предлагает клиент.
А что еще остается? Я из маленького городка, работы нет, а если и есть, то зарплата маленькая, а содержать себя и детей надо. Их у меня двое - 14 и 17 лет. Алименты на двоих от бывшего - полтора миллиона. Да еще съемную квартиру надо оплачивать, - откровенничает женщина, назвавшая себя Майей. - Мне 39 лет, высшее образование, много лет занимала должности, а пришлось выйти сюда. Если бы мне раньше сказали, что я буду заниматься проституцией… Ай.
По признанию Майи, первый раз выходить на трассу ей было страшно. Но, говорит, ей повезло: первые двое клиентов были адекватными мужчинами, которые за час работы заплатили 700 тысяч рублей, потом работа заладилась.
Сейчас я выхожу, когда у меня есть необходимость. Делаю перерыв на отдых, когда мне захочется. Иногда отпуск себе устраиваю. В заморские края отдыхать не езжу, предпочитаю Одессу.
Для дорожной проститутки Майя выглядит неплохо: с маникюром и педикюром, аккуратная стрижка, на шее и руках - серебряные украшения. Лишь одежда намекает на профессию: майка с глубоким декольте, короткие шорты и туфли с кокетливым бантиком, на высоком каблуке.
Кто-то выглядит хуже, кто-то лучше. Все зависит от женщины. Кто работает давно, тот меньше за собой следит. Я же и за собой слежу, и за диетой, питанием, потому что у меня есть стимул и желание работать. Мои клиенты - довольно обеспеченные люди, поэтому и вид у меня должен быть соответствующий. Кто-то хочет, привозит с собой одежду запасную и несколько пар обуви - часто ноги устают, можно переобуться, пониже каблучок чтобы был.
Майя говорит, что среди клиентов больше всего «дальнобоев»: белорусы, поляки, русские, литовцы, попадаются и на легковушках. И машины у клиентов разные - от древних Volkswagen Passat до новых полированных BMW.
Обслуживание - в кабине или салоне машины. С дальнобойщиком - на стоянке, на легковушке отъезжаем в лес. Если машина «богатая», это не значит, что с клиента больше денег снимешь - даже наоборот, они зажимают, требуют скидку. Очень жадные россияне и поляки, кто-то даже сдачу просит. А как-то отъехала с одним в лес, у него все быстро завершилось, так он мне заявляет: «Ну ничего себе ты зарабатываешь - всего за 2 минуты полторы тысячи [российских] рублей!».
От того, что на майские праздники в страну приезжали гости из России, девочкам, говорят, ни горячо ни холодно: прибыли никакой.
Что с них толку - вон, несутся мимо, - махнула вслед машинам с российскими номерами Майя. - Вот дальнобойщики неплохие есть, но сейчас им трудно стало работать - строго за каждый евро надо отчитываться по документам. Знаю, потому что многие водители нам душу свою изливают, особенно люди постарше. Жалуются, что тяжело им работать, весь свой негатив выливают на нас. Приходиться выслушивать.
Однако, несмотря на финансовые трудности клиентов, женщина убеждена, что проституция будет существовать всегда: «Пока будут мужчины - эта работа будет».
Знаешь, деньги эти очень легкие, - быстро перешла на «ты» Майя. - Ну морально разве что немного тяжело, но потом привыкаешь. Отсюда потом вырваться очень тяжело. Во-первых, вырабатывается клиентура. Если хорошо обслужила - просят номер телефона, а потом звонят, приезжают, платят хорошие деньги. Привыкаешь к большим деньгам. Но как они приходят - так быстро и уходят.
Выделить какой-то один типаж или возрастную категорию мужчин, которые пользуются услугами девочек, Майя не берется.
Мужики бывают разные, от 20 до 50 лет. Конечно, есть и постарше, но это редко. Бывают клиенты с отклонениями интересными или желаниями особенными. Вообще, можно много заработать, если действительно работать сутками. Я тебе скажу, что обычно у меня получается миллионов 20 в месяц. Платят и в российских рублях, и в долларах, и в евро, вот только в гривнах не надо, - смеется женщина. - Сейчас заработка хватает, а если бы я работала на заводе, то было бы денег - только снимать квартиру и заплатить коммунальные, на все остальное осталось бы миллиона полтора. Жить за такие деньги невозможно. Но я никого на трассу не зову: работа такая - от безысходности.
Стоимость услуг всех дорожных проституток примерно одинакова: за оральный секс - от 15 до 20 долларов, традиционный - от 25 до 50 долларов.
Конечно, расценки очень гибкие, можем и скидку сделать. Например, если клиент сразу комплекс захочет. Кто-то предпочитает анальный секс - примерно та же стоимость, что и за обычный, хотя, глядя на конкретного человека, могу накинуть немного.
Пока мы разговариваем, рядом периодически притормаживают легковые машины - водители интересуются стоимостью услуг. Майя наклоняется так, чтобы мужчина мог заглянуть в глубокое декольте, и озвучивает расценки: «350 тысяч - орал, 500 - секс».
Почему так дорого? Давай 200! - торгуется водитель. Майя не соглашается и машина уезжает.
Я не буду работать за 200 тысяч. Может быть, когда не будет денег, и соглашусь, но сейчас я не на мели.
Майя заверяет, что во время секса, даже орального, всегда использует презерватив.
Вот, с собой ношу презерватив, смазку для анального секса, - демонстрирует содержание маленькой сумочки женщина. - Есть клиенты, которые не хотят презерватива, но я с такими не связываюсь. Еще стараюсь не садиться в машину, если там больше двух человек, мало ли что.
Со стороны стоянки к женщине направляется клиент-дальнобойщик. Минуты две переговоров - и Майя на час исчезает в кабине тягача с российскими номерами. Его коллега, выдворенный на время из машины, топчется возле грузовика.
Не меня не смотрите, я услугами не пользуюсь, - смутился мужчина. - А что коллеги девочек снимают - я не осуждаю. У мужчины склад такой - природа требует своего. А женщинам деньги зарабатывать надо. Девчонки работают везде - и в России, и в Европе. И хоть из разных стран они, по внешнему виду друг от друга не отличаются, даже наше бывают симпатичнее и культурнее где-то.
В это время на обочине появились новые девочки. Одна выглядит ярко: длинные волосы с красноватым оттенком, черное декольтированное платье и туфельки-балетки.
В такой обуви стоять легче, чем на каблуках. Ноги устают. Я здесь давно, первый раз вышла на трассу, когда мне 22 года было. А сейчас - 36, но выгляжу моложе, - улыбается темными испорченными зубами женщина. - С мужем я в разводе, мать-героиня - шестеро детей. Старшему - 14 лет, младшему будет три. На малого пособие получаю 2 400 000. Это деньги? В день мне минимум 400 тысяч надо. Вообще у меня дом свой есть, дали как многодетной. Ремонт делала, тоже деньги нужны были очень. Родных у меня нет, мама была лишена родительских прав, а потом она умерла.
Женщина говорит, работать на дороге трудно: «Милиция постоянно устраивает облавы на дорогах, даже в лесу из машин вытаскивают».
Водители активно реагируют на яркую внешность проститутки, поэтому минут через десять она уезжает с очередным клиентом.
Я уже домой поеду, отработала, такси уже вызвала, - говорит ее подруга. - Ну да, мы все время на такси на трассу и обратно ездим. В одну сторону тысяч 160 таксисты берут. Вообще, я здесь уже давно работаю. Здесь многие по несколько лет стоят. Ведь у некоторых кредиты, дети. Что нам, подоконники грызть? А чего мужики к нам едут, известно: жены ленятся, голова болит. Один мой клиент как-то сказал: «Моей жене за месяц только брови не болели».
Через некоторое время на дороге появляется Майя с размазанной по лицу помадой.
Все, отработала, - говорит женщина, жуя жвачку и одновременно ковыряя в зубах зубочисткой. - Нелегкий труд, порой неблагодарный. Иногда за день так наработаешься… Какой бы ни был хороший презерватив, все равно есть трение. Поработаешь с несколькими клиентами - все болит.
Некоторые проезжающие мимо нас автомобилисты сигналили и махали руками. Майя в ответ улыбается и посылает воздушные поцелуи.
Когда в машине женщин нет, мужики нас приветствуют. А женщины если едут, то они из машин головы готовы свернуть, нас разглядывая - как будто мы какие-то особенные. А ты смотри (это уже нам) - если появится Volkswagen Touareg, будем вместе с тобой удирать. «Полиция нравов» на ней ездит. А ты со мной стоишь, так что тебя тоже заметут. Хотя на проститутку ты не похожа и настроение у тебя не такое - люди издалека чувствуют, видишь: сколько стоим - никто не останавливается. Не сможешь ты работать с таким подходом.
Уже вечер. Майя достает из маленькой сумочки длинный фликер на липучке и цепляет на эту самую сумочку.
Слышала шутку, что белорусских проституток от других можно отличить по обязательному фликеру? Во, не шутка. А то стемнеет сейчас, и меня видно не будет, да и ГАИ оштрафовать может. Сейчас отработаю и домой поеду, останется здесь одна Надя пьяная, ее и будут брать…
Я познакомился с Ксюшей ночью под Рязанью, на московской трассе. Сидел в придорожном кафе, пил чай, общался с престарелой продавщицей, тосковал. Надо было раскладывать надоевшую палатку и спать в жутком холоде. На улице ветер и сырость.
Она зашла, скинула куцую лакированную курточку и сложилась пополам от кашля. Отдала долг продавщице, показала ей полиэтиленовую скатерть, которую только что получила в подарок от дальнобойщика. Покрутили эту ерунду в руках и приспособили накрывать булочки, чтобы не зачерствели.
— Во мужики, а! Вместо бриллиантов полиэтиленовые скатерти дарят, — шутя, говорит продавщица и косится на меня.
— На хрен мне бриллианты, я сама как бриллиант. Тёть Тамара, налей чаю.
Взяла свою личную, большущую кружку, села за столик и принялась искать сигареты. Я протянул ей пачку.
— А это журналист, — говорит с гордостью тётя Тамара. — Из Киева путешествует.
— Журналист, говоришь? — косится на меня Ксюша, — Журналист… Я б тебе, журналист, столько историй рассказала…
— Ну, так расскажи, — я пересел за ее столик. — У меня времени много.
Ей тридцать пять, она проститутка. Ее услуги стоят 300, 400 или 500 рублей в зависимости от сложности. Сама родом из Казахстана, хотя родных мест не помнит. Наполовину украинка, наполовину казашка — это то, что знает о родителях. Росла в детском доме. Первый срок получила за угон мопеда, сидела в детской колонии.
Не бухает и не колется. С гордостью показывает чистые вены. Сама сохранилась вполне, фигура есть, только худая, на лице скулы режутся.
— Это я после родов похудела. Мальчика этой весной родила. Не выжил… Я, беременная, до последнего на трассе стояла, всю зиму. Мож, поэтому…
Последний срок — десять лет — Ксюша отсидела за убийство. Топором буквально четвертовала своего сожителя, тридцать пять ран.
— Избил он меня, а потом ножницами в шею два раза, видишь шрам?… — запрокидывает голову, — Соседку позвал, кричит, что я споткнулась, порезалась, скорую… Меня зашили, я там неделю валялась. Сестра его приходила, просила не сажать его. Да не собиралась я его садить… Потом смотрела телевизор, — там в коридоре телевизор, и что-то перемкнуло. Перемкнуло что-то. Не долечившись, сбежала из больницы и сожителя порешила.
— Я, как из тюрьмы-то вышла, на год в загул пошла. Десять лет без мужика, вот подумай. А? Потом пошла на работу устраиваться, спрашивают — почему сразу после освобождения не пришла? — Гуляла, говорю! А что? Десять лет, сами бы попробовали…
У меня от клиентов отбою нет. Один из Германии два раза приезжал, — показывает телефон с безымянными номерами, — Всё клиенты. Телефон новый, за пять тысяч взяла. Мой прошлый дальнобойщик спер, скотина. Посадил в кафе, говорит, жди, закажи там чего, я сейчас, а сам смылся. Сволочь, сумочку увез, деньги, телефон… Ничо, я его еще встречу. Встречу — не то что колеса проколю… Друзей попрошу — они его… Они бомжи, но за меня горой… Говорят — "Ксюха, мы за тебя…"
И кашляет, и кашляет.
— Я без сутенеров работаю. Буду я этих сопляков кормить… Прикинь, щас сутенеры — 19-20 лет, малолетки. Это они меня, тетку, кормить должны… Меня и били тут уже. А я не боюсь, ниче не боюсь. Говорю им — "Ну, прибьете, тут на мое место другая завтра станет". Там за мостом толпа целая девчонок работает. Тоже сами на себя. А жалеть меня не надо. У всех жизнь трудная. У тебя вот, что ли, она легкая? Мне клиенты сразу на жизнь жалуются, а потом уже… У всех она трудная. У всех.
Говорит, говорит, подбородок в руку уперла, глаза закрываются.
— Ты б, Ксюша, приютила человека, а? — встревает тетя Тамара, — че ему в палатку, это ж не по-людски.
— На дачку, что ли? — встрепенулась Ксюша,— Только у меня там света нету. И отопления нету. Зато одеяло новое, пуховое. Чистое, ты не подумай. У меня тут дачка, я ее выкупила за семь тысяч. Зимой там жила, пол ото льда скользкий был.
— Да неудобно как-то…
— Не, поглядь, тёть Тамар! Бродяга, а какой стеснительный… Только ты того, пожрать купишь?… Немного.
Пожрать купили и пошли. Идти — по посадке какой-то, мимо свалки, и правда метров сто пятьдесят. Темный крохотный домик, двор с бурьяном и яблонями, кривая калитка.
— Вот поглядь, порожек, доски новенькие, сама прибивала.
Ксюша стала какой-то стеснительной и суетливой.
— Вот диванчик, нормальный, одеяло чистое, гусиное. Пододеяльника только нет. Да ты не волнуйся, я сюда никого не вожу, ты первый. Тут чисто. Доски на потолке видишь? Это мне друзья делали, я попросила. Они бомжи, но хорошие ребята. А это мишка — глянь, мишка, он стихи рассказывает.
Берет с кровати плюшевого мишку, жмет его, и тот начинает декламировать про елки, шишки, ягодки и мед.
— Это мой друг. Мне его дальнобойщик подарил.
К этому моменту у меня уже ком в горле стоял. Особенно когда мишка этот, единственное существо, с которым она просто спит, в темном холодномдоме начал свои детские стишки добрым металлическим голосом рассказывать.
— А подушки-то нет! И матраца нет… Как же я тебя положу без матраца-то…- Не, ты тут сиди, кури, а я за матрацем. Я раньше тут рядом жила, снимала домик, пока этот не выкупила.
И выскочила. Я взял сигареты, положил в карман нож и вышел за пристроечку. Ну, вот подумайте — проститутка с шоссе ведет вас через темную посадку в какой-то дом, где никто никого искать не будет. Стремно? Есть чуток. Потом она убегает, а вернется сама или с компанией — Бог знает. Потому нож в кармане, и стою за углом.
Нет, вернулась сама. Волокет огромный матрац вскатку, пытается с ним на плече закрыть калитку.
И кашляет, кашляет. В доме света нет, при фонарике ее лицо кажется зеленоватым.
— Диван у меня один, сам видишь. Раздевайся. Приставать начнешь — локтем стукну.
Ксюшенька, дурочка, ну каким локтем? Тебя же от ветра качает. Я раздеваться не стал, на всякий случай. Нож под диван тайком положил. Она разделась, запрыгнула под одеяло, тихо дрожит.
— Холодно.
— Обнять может?
— Обними. Нет, телефон мой подай, я тебе песню поставлю. Про меня. Группу "Воровайки" знаешь, нет?… Вот слушай.
"Не воровка… не шалава… слова такого она раньше не знала…" Ксюша накрылась одеялом с головой, шуршит в темноте обертками от конфеток.
— Ты чего, с конфетой во рту засыпаешь? Зубам хана будет.
— Детдомовская привычка, — хихикает совсем по-детски, — "Рачки" люблю. А ты не любишь? Нас в детдоме заставляли спать под одеялом с головой. Кто высовывался, того линейкой. Слушай, ты только завтра с моими последними рублями не уходи, у меня 500, сегодня заработала. Последние 500 заберешь — найду… Друзьям скажу. И я того, кашлять во сне буду сильно, извини.
Так и заснули.
Проснулся рано. Она спала, прижав к себе мою руку вместо мишки.
Я умылся — кран от поливочной трубы в углу огорода, как только морозы начинаются, его перекрывают. Заварил ей чаю на моей печке. Растер спину спиртом — какой-то дальнобойщик подарил целую бутылку, осталось не больше трети. Она завернулась в одеяло.
— Ты извини, что не провожу, — прогудела Ксюша простуженным голосом, — ты на звук машин иди, ни о чем не думай, ваще.
Я вышел в прихожую, проверил вещи, заглянул в кошелек, пересчитал. Положил ей на тумбочку денег. Не много и не мало, как за гостиницу. И ушел.
Предыдущие путевые заметки нашего корреспондента можно прочитать в рубрике " "