Я помню, как закурила в первый раз. Мне было девятнадцать лет, и я, студентка второго курса филфака, впервые в жизни отправилась за границу одна. Мне предстояло все лето работать на базе отдыха в Нью-Гэмпшире, и свой самый первый американский день я провела в отеле Нью-Йорка, в группе таких же русских студентов. Я не спала всю ночь, бродя по этажам отеля, выходя на заправку и таращась на шоссе, которое, казалось, вело прямиком в мое светлое будущее. Бродя по ночному нью-йоркскому отелю, я познакомилась со студентом, который на следующий день ехал в тот же штат. Я обрадовалась попутчику, и в автобус мы сели вместе, мгновенно подружившись. Когда автобус сделал остановку для дозаправки, мы вышли размять ноги, и Вадим достал из кармана пачку сигарет «Парламент». Я закурила с ним. Курить было приятно и волнительно, как будто я наконец-то вступала в настоящий, взрослый мир.
Потом, живя и работая на базе отдыха посреди нью-гэмпширского леса на берегу озера Сквам (как раз там, где когда-то снимался фильм с Джейн Фондой «На золотом пруду»), я покуривала время от времени в минуты особых волнений. За общежитием, где жили студенты, прямо в лесу стоял деревянный стол со скамейками, крепившимися к нему металлическими балками и железными болтами. На этих скамейках можно было скрыться от переживаний, которых было в избытке, и выкурить сигарету, пока вокруг бродили одомашненные еноты и толстобокие белки. Белки смотрели на нас, курильщиков, с явным неодобрением. Я смотрела с неодобрением на толстых белок и обещала себе меньше есть. Мне было приятно думать, что сигареты каким-то образом связаны с худощавостью (мне казалось, что все курильщики - стройные) и будут залогом того, что я не разъемся на американских гамбургерах.
Говорят, ты не начинаешь курить по-настоящему, пока не покупаешь свою первую пачку. Я купила сигареты лишь под конец лета в обстановке любовной драмы. Героем моей разделенной любви был американский мальчик на пару лет меня старше, с золотой гривой волос и длинными мускулистыми ногами. Вообще, что-то в нем было от лошади, но любовь на такие вещи смотрит сквозь копыта... то есть пальцы. У нас оставались последние две недели вместе, перед тем как я должна была вернуться в Россию, и мы страшно, мучительно поссорились. Я побежала в ближайший супермаркет и купила пачку красных «Мальборо», хотя купить хотелось цианистого калия. Когда я вернулась домой с растерзанным сердцем и пачкой сигарет в руке, мальчик безмятежно спал. В ту ночь я решила, что брошу курить во что бы то ни стало, открыла пачку и каждую сигарету разломала на маленькие кусочки. Мне хотелось умереть, и лучшим способом для этого, по моим тогдашним сведениям, было наглотаться таблеток. Из лекарств у меня был только активированный уголь. Я выпила штук двадцать и легла спать. Уголь основательно прочистил мой желудок и оттянул неминуемую гибель от любви на неопределенный срок. Я также чувствовала гордость от того, что не закурила. Мой раскаявшийся друг похвалил меня за поступок, покорно заметая ошметки табака в совочек.
Курить по-настоящему я начала уже по возвращении домой. Зима была ранней, отношения с американской любовью были разорваны после двухмесячных попыток поддерживать их на расстоянии. Зимняя Казань, изучение унылой английской фонетики - моя жизнь была смертельно тосклива, и сигареты делали ее немного разнообразнее. У меня появился друг, мужчина, старше меня и умнее, мы общались нежно и исключительно платонически. С ним я могла достать пачку сигарет и закурить, совсем как взрослая. Что я курила в тот период? Думаю, мой мозг стер название марки из чувства самосохранения. То были грустные дни. Друг подарил мне тяжелую серебристую зажигалку Zippo, сказав, что она придаст мне брутальности. Я все еще жила с родителями и по вечерам закрывалась в своей комнате, вставала на подоконник и курила в форточку, морозя нос и рискуя быть пойманной. Занимательно то, что, куря, я также не забывала каждое утро выходить на пробежку. Моя коллега рассказала мне тогда, что в школе они с подружками поступали примерно так же: отправлялись на пробежку в парк, делали перекур под сосенками, а потом бежали обратно бодрой трусцой.
Многие, с кем я разговаривала и разговариваю о сигаретах, начали курить за компанию, чтобы быть как все. Мое курение всегда было для меня точкой опоры, чем-то, за что я могла ухватиться, - все остальное менялось слишком быстро, ускользало из поля зрения и казалось ненастоящим. Я переехала жить сначала в Москву, потом в испанскую Малагу и год курила синие сигареты «Фортуна», крепкий, честный пролетарский табак. Моим местом для курения было кухонное окно, выходившее во внутренний колодец дома. Я затягивалась и смотрела на сушащееся белье соседей, слушала пылкие домашние ссоры, доносившиеся из окон, вдыхала ароматы готовящихся ужинов и обедов. В Испании курили многие, но, как оказалось, чаще марихуану. Я ни разу не пробовала - сигареты оставались моей единственной любовью. Может быть, помог подробный рассказ знакомого о том, каким образом кусочки гашиша извлекаются из желудка нарко-перевозчика (для непонятливых: в процессе участвуют туалет дешевой гостиницы и слабительное).
Вернувшись в Россию и в журналистику, я открыла для себя чудеса сигаретного общения. Курили все вокруг, а если и ты тоже, многое казалось легче: взять интервью у директора водочного завода или у мужика из далекой деревни, обсудить с коллегами темы материалов, поболтать за жизнь. Когда я писала тексты, то выкуривала полпачки сигарет - мне казалось, это способствует творчеству. Я начала курить ментоловый «Вог», иногда, когда мой знакомый подвозил меня до работы на своей машине, я курила его «Кэмел». В дни, когда мы сдавали номер и я засиживалась на работе за полночь, у меня заканчивались сигареты и я стреляла у своего редактора сбивающий с ног крепостью «Голуаз».
Последствия активного курения не заставили себя ждать. Я начала чаще кашлять, и любая простуда оборачивалась кошмаром: даже с больным горлом я не могла перестать курить, в результате чего горло опухало еще больше, а кашель не проходил неделями. Я постоянно жевала «Орбит», чтобы отбить неприятный вкус, остававшийся во рту после каждой сигареты. Курение, как мне казалось, снимало стресс, но приносило постоянное ощущение усталости. У меня было пониженное давление, и сигареты понижали его еще больше. Я стала замечать, как понемножку тускнеют кожа и волосы, желтеют зубы. Это были такие микроизменения, что никому, кроме меня, они заметны не были, но я-то все видела и внутренне содрогалась. Я знала, что с годами эффекты будут заметнее и неизбежнее. Но противный (и довольно упорный) голос внутри меня говорил, что на волосы можно наложить маску, зубы отбелить, - и вообще в Америке 1960-х все звезды дико курили и жили долго и счастливо, а красоту все равно к старости не сохранишь. Когда тебе за семьдесят, какая разница, желтые у тебя зубы или нет. Если ты старый, не все ли тебе равно? (Я поняла, что не все равно, увидев американских пенсионеров, живущих полной, насыщенной жизнью не только в семьдесят, но и в девяносто лет.)
Привычка курить во многом структурирует твою жизнь, диктует многие поступки, которые некурильщикам непонятны. В аэропорту ты мечешься в поисках комнаты для курения, стремясь набрать нужную дозу никотина перед долгим перелетом. Другая забота курильщика - купить именно ту марку сигарет, которую он курит всегда. Если ее нет, можно, конечно, купить что-то еще, но какое это разочарование! А гостиничные номера? Мне, журналисту, много приходилось видеть этих номеров, от роскошных европейских в пятизвездочных отелях до деревянных сараев где-нибудь на краю света. Везде моим первым вопросом было: можно ли курить в номере? Отношения с людьми тоже складываются по принципу: «А вы курите?» Если ответ положительный, с человеком легче общаться. Потому что даже с самым непохожим на тебя индивидом можно разделить что-то общее: сигареты. Моя подруга бодро называла их «раковые палочки», что не мешало ей выкуривать по две пачки в день. Дело в том, что, пока ты куришь, все угрозы на пачках, страшные истории о раке легких и прочие запугивания никакого значения для тебя не имеют. Ну разве что немного раздражают. Ведь ты и так знаешь, что курить вредно, и ты принимаешь это. Зачем же лишний раз кричать о чьей-то проблеме?
Для того чтобы бросить курить, мне понадобилось заодно бросить все - страну, работу, мужчину, всю свою предыдущую жизнь - и начать заново. Конечно, мотивом перемен в моей жизни стали не сигареты, но я хитро решила воспользоваться случаем. Я уехала в Америку, и в день, когда мой самолет приземлился в аэропорту штата Орегон, я официально стала некурящим человеком. Как говорят американцы, я бросила курить cold turkey - сразу, без всяких там ступений, уменьшения дозы, пластырей и прочих радостей. На тот момент я уже точно знала, что хочу бросить. У каждого курильщика рано или поздно этот момент наступает, только вот не каждый готов им воспользоваться. Я сама пыталась бросить несколько раз и всегда возвращалась к привычной уже пачке в день. Периоды моего некурения длились от недели до пары месяцев, и они были невыносимыми как для меня, так и для окружающих. Впрочем, то же самое происходило с моими курящими знакомыми. Помню такой диалог с коллегой, который можно назвать классикой жанра: «Почему Вася ведет себя как козел в последнее время?» - «Он бросает курить!» - «А, понятно. Уж лучше бы он курил». И дальше коллеги несчастного Васи начинают предлагать ему сходить на перекур, «забывая», что тот бросил, и каждый раз удивляясь сему поступку. «Как, ты не куришь? А, ну ладно тогда. Ты молодец, конечно. Вероятно, ты проживешь вечно, ведя такой замечательно здоровый образ жизни. Мы к тому времени все умрем в тяжелых мучениях. Может быть, ты еще и... ПИТЬ бросил?» И вот Вася чувствует себя совсем уже окончательным козлом и в результате покорно присоединяется к сотоварищам в курилке или подворотне здания - как повезет.
К моему удивлению, не курить в Америке оказалось на удивление легко. Во-первых, сигареты стоили около десяти долларов за пачку. Во-вторых, курение было запрещено почти во всех общественных местах. И наконец, я почти не видела курильщиков, и, если кто-то и дымил на виду у всех, американцы испепеляли его взглядами, как будто человек зажимал в зубах не сигарету, а, например, фаллоимитатор (кстати, к последнему в Америке наверняка отнеслись бы с большим уважением). Разумеется, помогло и то, что тогда я жила не в мегаполисе вроде Чикаго или Нью-Йорка, где курение приемлемо хоть как-то, а в небольшом городке на прогрессивном «зеленом», экологически сознательном Западном побережье. Даже легкий запах сигарет, затаившийся в волосах или одежде курильщика, заставлял людей смотреть на него с ужасом, как на убийцу невинных животных. Я не представляла себе, каково было курильщикам в таких условиях, и искренне им сочувствовала. Но, с другой стороны, я понимала, насколько легче подобное отношение делает мою жизнь, жизнь человека, только что бросившего курить. Как-то я разговорилась со знакомым американцем и спросила, как его соотечественники относятся к курящим. «Нормально относятся, - политкорректно начал знакомый. - Но, если человек курит, он теряет некоторое уважение со стороны нормальных людей». Так и сказал - нормальных.
Я не курю уже больше трех лет. После того как я преодолела никотиновую зависимость, я не растолстела, не стала козлом (вернее, козой, стервой, неврастеником и прочими чудесными людьми и животными) и не подсела на что-то более тяжелое взамен. Не курить - это такое чудесное чувство, которое понимает только бывший курильщик. Когда бросаешь, ты вроде как получаешь дополнительный повод гордиться собой и радоваться жизни. Правда, иногда мне снится, как я курю. Но эти сны, наверное, все-таки о другом. Они - о вещах и людях, которые были когда-то в моей жизни и которые стали частью моего прошлого заодно с сигаретами, полуночными барами, дедлайнами, написанными и ненаписанными текстами и пустыми отелями в Красноярске или в Гаване. Это сны ностальгии, и они полны скорее светлой грусти, чем ужаса и раскаяния. Но вот что правда: горло у меня сейчас совершенно не болит и кашлять я перестала. А зубы стали белыми сами по себе. Все это, конечно, не так романтично, как курение. С другой стороны, романтика - понятие относительное. Вполне возможно, кто-то думает о ней, когда речь заходит о курении марихуаны. А я вспоминаю о наркодилере в туалете дешевого отеля.
Фото : David Burton
– Помнится, ты обещал бросить курить на мой день рождения! – произнесла Аня, усаживаясь рядом с ссутулившимся мужчиной на устеленную старым ватником ступеньку крыльца.
Она всегда так делала, когда видела, что Олег – приходивший чуть ли не каждый день по поводу и без к ней в гости – чем-то опечален, но не хочет ничего рассказывать. Привычным жестом, она подсунула тонкую ручонку под его согнутый локоть, покоившийся на сбитом колене. Обняла руку, в которой он держал наполовину выкуренную сигарету, и прижалась щекой к плечу.
Аня никогда не думала, что все мысли Олега, все его чувства обращены к ней. К той, ради которой он готов был на все, что в его голову даже прийти не могло. Не могло, потому что он старше Ани на 18 лет. Его жизненный опыт уже давно перестал строить стену в его голове, чтобы закрыться от нападения глупых и ненужных мыслей.
Олег дважды был женат и научился справляться со своими эмоциями. Со всеми кроме ревности. Из-за ревности Олег однажды и развелся. И самое удивительно, что ревность Олега была не к жене, а к Ане. Он ревновал к школьным увлечениям Ани и думал, что все серьезно, потому что всякий раз он выслушивал рассказы о проведенных свиданиях с таким восторгом в голосе и восхищением, что Олегу становилось страшно, что она уйдет из его жизни. Уйдет к другому человеку, который никогда ее не будет так любить, как он сам. Он ревновал, когда Аня шла под руку с однокурсниками из института, хотя был уверен, что мальчишки просто провожают ее до метро. Последней каплей было его осознание, что он ревнует к парнишке примерно ровесника Ани, который подошел на улице и спросил дорогу.
Осознавая всю критичность своего поведения, Олег обратился к специалисту, который развел руками и, глядя огромными глазами сквозь заляпанные отпечатками пальцев толстенные очки, посоветовал: «Крепитесь, голубчик, такое бывает со всеми. Кризис среднего возраста, знаете ли. Это пройдет!»
Олег посчитал лучшим способом не думать об Ане – уехать. Ненадолго. Загрузить себя работой и ни о чем не думать. Так и получилось.
Почти.
Олег с трудом уговорил свирепого начальника – который за последние 2 недели подписал 4 заявления об уходе – дать ему отгул на неделю. Для этого даже пришлось прибегнуть к запрещенному, на его взгляд, приему и вспомнить о том, сколько всего он делает для компании; о том, как Олег не раз прикрывал его от жены, которая не вовремя явилась в офис, в то время, когда шеф.. флиртовал с молоденькой сотрудницей из отдела кадров. Вспомнились даже незначительные эпизоды, вроде помощи по работе, буксира машины до заправки и прочей ерунде.. Когда Олег привел все аргументы, которые только мог вспомнить, услышал заветные слова «пиши заявление».
И вот теперь он здесь. В своем детстве. Маленький покосившийся домик – в котором выросли его родители, и родился и вырос он, трое старших братьев и две сестры-близняшки – был совсем ветхим и просился на снос. Новый дом можно было поставить лишь вырубив огромный фруктовый сад, или на место старого, готового вот-вот рухнуть, дома.. Но Олегу жалко было расставаться со своим прошлым, от которого почти ничего не осталось.
Только этот дом, старший брат Сашка и сестренка, о которой почти ничего не было известно.
Мать с отцом умерли в автокатастрофе, двое старших братьев – на войне, в горячей точке. Сестры лихо поссорились из-за парня и больше не общались. Единственное, что было известно, одна из близняшек умерла от рака, другая уехала в Эмираты и вышла замуж – присылает телеграммы на Новый год и день рождения с короткими поздравлениями и без подробностей о себе.
– Так я и не курил тогда! И это было ужасно. Целый день без сигареты!! – прищурился Олег и лукаво улыбнулся. Его глаза заискрились и будто ожили.
Он по-отечески поцеловал Аню в макушку и, перехватив сигарету другой рукой, затянулся, слегка поморщившись. Вкус сигареты вдруг показался противным и чужим, будто стаж безнадежного курильщика стерли ластиком, как линию, нарисованную карандашом на листке бумаги.
– Зачем ты вообще куришь? Пользы никакой, один вред! – возмутилась Аня, отмахиваясь от дыма, который Олег выпустил в сторону звезд над головой.
– Ну а зачем люди курят? – философски спросил Олег и, в ожидании ответа, стал смотреть на звезды, прячущиеся за высоким дубом, грозящем при порывистом сильном ветре оборвать провода тяжелыми ветками.
– Вот именно, что нет причин для курения. Только здоровье портят, – жарко ответила Аня, отводя голову от плеча – Вот ты зачем куришь?
– Просто так. Привычка, – пожал плечами Олег, ища достойное объяснение многолетнему пристрастию.
– Ну раз нет смысла, значит надо бросить! – настаивала Аня с едва уловимой детской наивностью в голосе, не смотря на свой возраст.
– Смысл есть.. – робко ответил Олег, цепляя ускользающую мысль, объясняющую пагубную привычку.
– Какой? – упрямо спросила Аня, выпрямила спину и посмотрела Олегу прямо в глаза.
– Когда кого-то ждешь. Чтобы сократить время и не тратить в пустую медленно бегущие секунды.
– Допустим… – казалось, согласилась Аня, но предложила альтернативу – Но ведь можно, например, газету почитать. Или в телефоне полазить, там полно игрушек и всякого прочего.
– Когда холодно, – предложил он другой вариант.
– Одеваться теплей надо! – парировала Аня и снова прижалась к сильной руке Олега.
Довольно хмыкнув, Олег вновь затянулся сигаретой и выпустил струйку дыма сквозь приоткрытые, растянувшиеся в улыбке, губы. Спустя несколько секунд, Олег предложил очередную версию, объясняющую пристрастие к губительной сигарете:
– Когда думаешь.
Не услышав комментарий, Олег стряхнул пепел с почти выкуренной сигареты и заглянул в лицо Ани, закрытое длинной челкой, все время выпадающей из-за ушей. Ровное дыхание и безмятежное лицо свидетельствовало о том, что девушка спала, уложив голову на сильное плечо своего «брата».
Родители Ани хладнокровно отказались от девочки при рождении, пополнив ряды сирот детского дома. В пятилетнем возрасте девочку удочерила богатая дама, жившая одна в крохотном домике, отгороженном кирпичным забором от окружающего мира и соседей. Дама выглядела так, будто вышла из архивных записей прошлых веков. Высокий рост, плотное телосложение и аристократическая манера одеваться – делала женщину какой-то нереальной и загадочно пугающей. Да и имя у женщины было непривычное – Серафима. Серафима Григорьевна.
В первые дни прибытия в новом для себя статусе дочери, Аня боялась свою новую маму – ее пугал преимущественно черный цвет в одежде и костлявый мизинец левой руки, на котором не было ни грамма мяса – лишь кость, обтянутая кожей и кривой ноготь желтого цвета. Аню часто пугали старшие ребята в детдоме ведьмами и колдуньями, которые воруют детей и варят из них обед.
Однако, не смотря ни на что, дама трепетно заботилась о своей дочери и, когда та подросла до возраста, позволяющего осознавать и относиться разумно к жизни, стала рассказывать о себе. Она рассказывала всю правду и отвечала на все вопросы девочки, с любопытством слушающей необычные для нее истории. Дама всегда отличалась талантом рассказчика и каждая ее история скреплялась яркими описаниями мельчайших деталей, отчего можно было подумать, что все происходило в настоящий момент.
В десять лет Аня поняла, что кроме нее у женщины никого нет, она вспомнила о том, как ее мама рассказывала ей о проклятьях рода, о смерти детей и о планах на судьбу дочери. Женщина хотела, чтобы именно Аня стала продолжательницей рода, и каждый раз молила, чтобы при замужестве она не меняла фамилию. В более взрослом возрасте мама объяснила Ане, что не усыновила мальчика, потому что наверняка он бы растранжирил все ее богатство в миг, как только бы тому исполнилось 18.
Когда же Ане стукнуло 16, она осознала всю нелепость убеждений и рассказов своей мамы. Ей стало казаться, что все, о чем ей рассказывали – сказка, сюжет, подсмотренный в фильмах или книгах про рыцарей или принцев. Но, тем не менее, Аня любила свою мать и верила каждому ее слову.. или делала вид, что верит.
В 15 лет Аня познакомилась с Олегом. Высоким, статным мужчиной с каштановыми волосами и каре-зелеными глазами, образ которого дополняла ямочка на правой щеке, когда он улыбался. Знакомство произошло по воле случая – Аня возвращалась из магазина домой, когда пьяный парень на огромном мотоцикле с нарисованными языками пламени пытался усадить ее на кожаное сидение рычащей железки. Олег совершенно случайно оказался рядом. Одним махом он перелетел через аккуратно выкрашенный белой краской частокол и одним ударом вырубил нахала.
Наблюдая за происходящим, Аня попятилась назад, в предвидение новых приключений, однако, Олег молча откланялся и вернулся в дом.
Позже она узнала, что Олег – защита всего района и по совместительству крестный Ани. Удивленная таким заявлением Аня часто стала ходить к своему опекуну, которого в шутку называла «братишкой». По началу Олега льстило столь необычное отношение, но позже он стал замечать, как с каждым приходом девушки в его дом внутри что-то происходило, доселе неведомое и незнакомое. Дабы избавиться от постоянно учащавшегося сердцебиения и тяжелых мыслей, Олег женился. Через год жена ушла, не выдержав конкуренции в мыслях мужа. Как ни старался, он не мог игнорировать эмоции, но по уже испытанному способу, который на время помогал – вновь женился. И брак был бы удачен, если бы не ревность и чувство собственности. Олег часто ходил в гости к Ане и ее маме, они много разговаривали ни о чем и, казалось, были одной семьей всю жизнь.
– Ты спишь? – спросил Олег, убирая челку с лица Ани.
Не услышав ответа, он докурил сигарету до фильтра, отбросив то, что осталось, сцепил руки – взяв левой ладонью за правое запястье, и молча смотрел на звезды. Они просидели на старом ватнике еще минут десять в полной тишине, прежде чем какая-то собака, пробегающая мимо забора, залаяла. Аня вздрогнула и огляделась по сторонам, пытаясь понять где находится.
– Спи, – мягко сказал Олег и улыбнулся.
– Я не сплю, – упрямо заверила Аня и снова прижалась к плечу Олега, спросив – Так зачем же ты куришь?
– Чтобы думать.
– О чем?
– О многом.. Просто поразмышлять, оценить ситуацию, успокоиться и взять себя в руки. Слышишь?
Олег снова повернул голову в сторону Ани, в ожидании продолжения разговора, но она уже спала, пробурчав слабое «угу».
– Думать о тебе.. – начал осторожно говорить Олег, проверяя, на сколько Аня хорошо его слышит и понимает о чем речь.
Девушка сладко спала, обняв сильную руку Олега и лишь изредка терлась щекой о рубашку, будто поудобней устраиваясь на импровизированной подушке. Убедившись, что его слова услышит только ночь и, возможно, собака, которая крутилась у забора, Олег продолжил свой монолог в полголоса:
– Думать о том, что ты для меня навсегда останешься сестренкой, которую я буду защищать. Любить. Я слишком стар для тебя, поэтому ты никогда не сможешь меня полюбить. Мы будем как и прежде общаться и веселиться. Ты будешь рассказывать мне все свои секреты. Но это будет завтра. Сегодня ты слишком устала, пройдя до меня 8 километров по разбитой машинами дороге. Твоя мама наверное волнуется.. но ничего, завтра я тебя верну ей. Найду тебе спутника жизни и уеду, как только ты выйдешь за него замуж. Будь уверена, я найду самого лучшего, который только может быть..
– ..мм.. – послышалось капризное кряхтение, и снова Аня потерлась о плечо зачесавшимся носом, который щекотала челка.
– .. да и не спорь.. Тебе нельзя со мной. У тебя вся жизнь впереди. А я буду рядом. За тобой всегда будет кто-нибудь наблюдать и отзваниваться мне в случае беды.. Я вернусь как только забуду тебя. Как только убью в себе тягу к тебе. И все будет хорошо..
У забора послышались унылые звуки – дворняга, по-видимому, поняла сказанное и заскулила от тоски по сюжету, который не знала, и по разбитому будущему, которое никогда не узнает.
Публичная бета включена
Выбрать цвет текста
Выбрать цвет фона
100% Выбрать размер отступов
100% Выбрать размер шрифта
Всё тот же июнь. Всё тот же вечер. Всё тот же Питер. Он так устал от суеты. Он так устал от работы. Он так устал от одиночества. Всё то же - всё та же лестница, всё та же обшарпанная, старая дверь на крышу, всё тот же противный скрип. Лишь одно каждый раз неповторимое. Небо. Он сел на всё ту же старую крышу, того же старого дома, всё так же тяжело вздыхая, доставая пачку всё тех же сигарет, которые курит каждый такой вечер. В который раз он поднимает глаза к уже тёмному небу с новой россыпью звёзд и яркой полусферой луны. Но ведь оно такое впервые. Звезды никогда не располагались так, луна никогда не светила так, спутник никогда не проходил по этой оси. Каким бы прекрасным небо ему не казалось, всё равно угнетала мысль, что оно - единственное, что меняется в его жизни. Доставая из пачки длинную, новенькую сигарету и именную зажигалку из кармана, Даня вспомнил слова своей мамы перед его отъездом в другой город. Именно она стала инициатором его переезда, аргументируя это одной простой фразой, которая запомнилась парню надолго. "Ты сам делаешь свою судьбу. Чтобы что-то изменилось, ты должен сам изменить это." И она была чертовски права. Жизнь остановилась на одном этапе по простой причине - Дане не хотелось ничего менять в его жизни. Ну, или почти ничего. Закуривая, парень стал вспоминать, когда это всё началось. По приезде он сразу заселился в обычной многоэтажке, находящейся напротив его нынешнего дома. Обычное здание, такое же, как и многие в этом городе. Для парня оно ничем не выделялось, хотя в один миг и стало самым красивым, самым светлым и уютным домом во всём Санкт-Петербурге. В миг, когда стоя на балконе, он увидел её . Маленькая девушка с волосами цвета ржи, тонкими, как стебельки его любимых цветов, запястьями, нежной, светлой, как ванильное молоко, кожей, глазами цвета родных его сердцу лесов и задорным, необычным смехом, жила в соседней квартире. Часто, когда он сидел в мешковатом кресле на балконе и курил свои горькие сигареты, из её обители слышались мягкие, сладостные звуки укулеле и тихие, незнакомые ему песни на английском языке. Он не знал о ней ровным счетом ничего, пока в один день она не вышла сыграть свои мелодии на свежем воздухе. Он как обычно курил свои горькие сигареты и слушал её незатейливую музыку, блаженно прикрывая глаза. Как вдруг мелодия оборвалась. - Зачем ты куришь? Вопрос поставил Даню в ступор. Они никогда не разговаривали раньше, он не знал её имени, и не слышал её голоса, пока она не пела. Его позабавила какая-то детская наивность в её вопросе и тот ответил честно и без приукрас. - От скуки. - Раз тебе скучно, то давай поговорим. Только не кури, меня от запаха воротит. Да и вообще, такие красавчики не должны курить. - Даня. - Лизка. Кто знал, что эта маленькая девочка в будущем заставит парня вот так вот сидеть на крыше, курить и страдать от своего грёбаного бездействия, робости и, в какой-то степени, даже трусости. Они общались каждый день, хоть их диалоги и не выходили за пределы балкона. Он знал о ней всё . От любимой песни до самой глупой ситуации в школе, все привычки, шутки, черты, присущие её характеру, первое домашнее животное и её любимое блюдо. Она знала о нём всё . От первой юношеской драки до имени лучшего друга его детства, его любимый трек, значение его татуировки, родной город и на что у него аллергия. Он знал, что она ненавидит запах курева, любит тёмное пиво, мешковатую одежду и лето. Она знала, что он любит электронную музыку, чёрный цвет, Jack Daniel"s и осень. Она не была принцессой. Материлась, по-чёрному шутила и носила большие вещи. Он не был принцем. Посылал всех и вся, забивал на морали и курил как паровоз. Хотя больше никогда не курил при ней. Они были так чертовски близки, хоть никогда до друг друга и не дотрагивались. Но он всё равно был уверен, что её кожа самая нежная на свете. Но она всё равно готова была поставить всё, что у неё есть на то, что его солнечные волосы самые мягкие на свете. Они разговаривали обо всём и ни о чём каждый день почти целый год. А потом он переехал. В этом доме квартира была двухэтажной, получше, да и достаться ему могла за всего ничего. И если бы он знал, чего ему на самом деле эта покупка будет стоить, то не переехал бы ни за какие деньги. Квартира была в самом деле лучше. Балкон выходил на сторону его бывшего дома. Он часто сидел на нём, высматривая грубую девушку, с такой нежной душой, однако за полгода так ни разу и не увидел этой русой макушки. Но он всё равно искал каждый день. Мир словно остановился. Всё потускнело с её исчезновением. Кофе стал противным, работа рутинной, красивые улицы серыми и мёртвыми, а сигареты ещё более горькими. Правда, курить он стал в два раза больше, задыхаясь не только от дыма, но и от одиночества. Когда он понял, что любит эту девушку? Он и сам не помнил этого. Наверное, даже не было конкретного момента. Он и сам не заметил, когда полюбил запах малины, который всегда исходил от неё, когда полюбил её громкий, для некоторых даже безобразный, смех, её такие глупые, но такие смешные для него шутки, её тихое "солнышко", окатывающее теплом, как водой из ведра, её глаза со смешинками, горящие зелёным и коричневым даже в пасмурные дни. Он не заметил, когда полюбил её . Почему не прийти к ней и не признаться в чувствах? Она ведь живёт через дорогу. Однако для него эта дорога была просто напросто непреодолима. Он боялся потерять хотя бы то, что хранилось в крупицах его памяти. Ведь в случае отказа, даже самые светлые воспоминания будут врезаться осколками в душу. Кто придумал любовь и почему не написал в инструкции по применению предупреждение о том, что любить так чертовски больно? В раздумьях Даня не заметил, как сигарета почти дотлела в его пальцах, обжигая грубую кожу. Он кинул окурок на сухую поверхность крыши и потянулся было за новой, как заметил маленькую рыжую точку, от которой исходил дымок на крыше напротив. Владелец сигареты был небольших размеров и, судя по тёмному силуэту, сидел, укутавшись в плед. По голове парня будто бы чем-то ударили и в глазах потемнело. Быстро оклемавшись, тот вскочил на ноги и бегом полетел вниз по ступенькам, совершенно игнорируя наличие лифта в доме. Он был на все сто процентов уверен, что это она . Он всегда скептически относился к фразе " мне подсказало сердце", однако то, что он почувствовал сейчас, нельзя описать иначе. Всё те же тусклые фонари, светящие через один, всё тот же потасканный жизнью дворик, всё те же подъезды - всё мелькало перед глазами, сливаясь в одно серое пятно. Набрав уже до боли знакомый код домофона, Даня влетел в грязный подъезд, исписанный всё теми же бессмысленными надписями. Всё те же бесцветные лестничные пролёты мелькают перед глазами и вот уже знакомый ему люк, ведущий на крышу. Однако, когда он взглянул на все места, мимо которых пробежал, с высоты девятого этажа, то увидел их ярче, живее. Будто они новые. Будто он их впервые видит. Рядом с ней всё ярче. Лиззка сидела около края, укутавшись в старый клетчатый плед, такой родной для Дани, ведь она часто сидела в нём их совместными вечерами. Быстрым шагом, совершенно не задумываясь, он подлетел к ней со спины и одним чётким движением выбил сигарету из её маленьких нежных рук. - Какого..? Но она не договорила, увидев перед собой того, из-за кого сидела на этой грёбаной крыше и курила эти грёбаные сигареты. Так глупо, да? - Это я тебя должен спрашивать! Какого чёрта ты куришь!? Он совершенно не чувствовал стеснения перед ней из-за адреналина, текущего по его венам вместе с кровью. Лишь от одного её присутствия ладони вспотели, сердце забилось скорее и воздух стал обжигать лёгкие с каждым вдохом. Но ему нравилось это. Ему нравилось наконец-то чувствовать. Лиззка несколько раз хлопнула своими красивыми, но из-за чего-то теперь такими мутными, глазами, не веря в происходящее. - Ты? Тихий шёпот, отдающийся гулом, громче звона колоколов, в ушах. - Да. А ты ждала кого-то другого? Он присел рядом с ней на корточки, глядя в такие родные глаза, до сих пор не осознавая действительности всего, что происходит. - Нет, я ждала именно тебя. - Зачем ты куришь? - За тем, что влюбилась. Вот так вот прямо. На поражение. В самое сердце, напрямую в душу. Он всегда любил её прямолинейность. Но сейчас хотел, чтобы она убила его помягче. - От тебя снова пахнет сигаретами. Зачем ты куришь? - За тем, что влюбился. Она всегда любила его честность. Но сейчас мечтала, чтобы он убил её помягче. - А опиши мне её. Такая простая просьба, но так сложно её выполнить. Но ведь хуже уже быть не может, ведь так? Может. Но какая теперь разница? - Она самая красивая. Честно, никогда не видел никого настолько красивого, как она. Она самая нежная. Никто никогда не был таким нежным со мной, несмотря на то, что мы даже никогда не прикасались друг к другу. До сих пор. У неё самый красивый смех. Когда она смеётся, я всегда смеюсь вместе с ней, даже если она смеётся надо мной. Она самая лучшая. Только недавно я понял, что без неё нет жизни. Представляешь, всё и в правду умирает, когда её нет рядом. Я тоже умираю. Ей было очень тяжело сдерживать слёзы, слушая от парня, которого она полюбила больше жизни, о какой-то девушке, которая, видимо, лучше её во всём. Ранил? Нет. Убил . - А она похожа на меня хоть немного? - Хочешь, я расскажу тебе мой самый главный секрет? Только никому не говори, это будет наша тайна. Лиза согласно кивнула головой, про себя огорчившись, что он так и не ответил на её вопрос. - Только я скажу тебе это на ушко, вдруг нас кто-нибудь услышит. - Но мы ведь здесь одни. - Нет. Здесь ведь есть звёзды. Помнишь, ты говорила, что звезды нас всех видят. Так почему они не могут нас услышать? Она лишь глупо усмехнулась тому, что он до сих пор помнит их разговоры. Она придвинулась поближе, сгорая от любопытства. Когда Лиза почувствовала дыхание Дани на своей коже, то будто была парализована током. Но ей это нравилось. Ей нравилось наконец-то чувствовать. - Я люблю тебя. Три слова произнесённых для него с таким трудом и все стены в её голове разбиваются на мелкие частицы, превращаясь в пыль, гонимую тёплым летним ветром. Сердце обоих готово выскочить из груди. Его - от страха. Её - от счастья. Он ожидает уже чего угодно, не надеясь на чудо. Она - единственное чудо в его жизни, которое он сейчас так по-детски искренне боится снова потерять, так и не прикоснувшись. - Давай теперь и я расскажу тебе секрет, а то так нечестно. Только закрой глаза и не подглядывай, а то останешься без них. Обескураженный таким поворотом событий, Даня закрыл свои красивые бирюзовые глаза со светлыми рыжими ресницами. "Только бы не ушла, Господи!" Больше не уйдёт. Никогда. Он чувствует лёгкое прикосновение к своим сухим от волнения губам. Настолько лёгкое, как дуновение влажного осеннего ветерка, однако от него его обдало таким жаром, что под его телом чуть ли не начала трещать раскалённая крыша. Робкое прикосновение переросло в уже осознанный, но всё также трепетный и нежный поцелуй, на который он охотно ответил, кладя свои большие ладони на её тонкую талию, скрытую под безразмерной худи. Её маленькие холодные руки обхватили его плечи, согревая их своим внутренним теплом. Через этот поцелуй они обменивались своими чувствами, которые так давно рвались наружу. Они впервые прикоснулись друг к другу, связывая себя друг с другом невидимыми нитями. Нехотя оторвавшись друг от друга, они заглянули в глаза напротив, находящиеся всего на расстоянии пары сантиметров. Его светлые, как майское безоблачное небо. Её каре-зелёные, глубокие, как дубовая роща. Они соприкоснулись лбами, синхронно издав приглушенный смешок облегчения. - Я люблю тебя, - прошептала, улыбаясь ему прямо в губы, Лиза. - Я люблю тебя, - всё также тихо ответил Даня, прижимаясь её к себе покрепче. Теперь они всегда будут рядом. Вместе.
Примечания:
Изначально собиралась написать это как ориджинал, но кто-то дёрнул меня вновь написать именно про Даню с Лизой. Я точно попаду в ад.
Не удивляйтесь такой ламповой сосне. Сначала хотела сделать плохую концовку, но решила, что если у меня всё не очень, то пусть хоть у ребят в фанфике всё будет хорошо.