Введение

В религиозной сфере чувства играют особенную роль.

Многие богословы, философы и социологи давно уже заметили тот факт, что в сфере религии чувства играют важную роль. Христианские богословы, начиная с "отца церкви" Августина (IV-V вв.), подчеркивали значение религиозных чувств и настроений.

Традиционная позиция богословов и большинства буржуазных философов состоит в том, что всякому человеку присуще некое врожденное религиозное чувство, особое стремление, тяготение к богу и что это религиозное чувство отличается от всех других эмоциональных процессов, которые испытывает человек, своей уникальностью.

Многие богословы и философы-идеалисты подчеркивают при этом, что религиозное чувство по существу своему непостижимо для разума. Они пытаются уверить, что "приобщение к богу", приобщение к религии - это акт мистического озарения, в основе которого лежит религиозное чувство.

Источник религиозного чувства они видят в боге.

Специфика религиозных чувств

религия чувство верующий общество

В действительности же нет никакого врожденного "религиозного чувства", принципиально отличного от других человеческих эмоций Эмоциональные процессы верующих людей с точки зрения их физиологической основы и основного психологического содержания ничего специфического в себе не содержат. С религиозными верованиями связываются самые обычные человеческие чувства и страх, и любовь, и ненависть, и гнев, и восхищение и т. п. Поэтому несостоятельна попытка психологически обособить религиозное чувство, противопоставив его всем остальным.

Но, возражая против понимания религиозного чувства теологами и идеалистами, мы не должны забывать, что, связываясь с религиозными представлениями, эмоции верующих приобретают известную специфику.

Своеобразие психологии верующих людей следует искать не в области их нервно-физиологических механизмов. Нет никаких особых физиологических процессов или механизмов, которые лежали бы только в основе религиозного сознания, которые были бы присущи исключительно религиозным людям. Физиологические законы высшей нервной деятельности, лежащие в основе психических процессов и явлений, одни и те же как у верующих людей, так и у неверующих. Поэтому с помощью физиологии высшей нервной деятельности нельзя обнаружить специфики религиозного сознания. Попытки, предпринимавшиеся в этом направлении, неизбежно вели к биологизации религии.

Сказанное не означает, будто данные физиологии высшей нервной деятельности бесполезны и не нужны для атеистов. Поскольку физиологические законы лежат в основе всякой психической деятельности, в том числе и психической деятельности верующих, то знание их необходимо для нахождения правильных путей и методов воздействия на сознание людей. Но физиология высшей нервной деятельности бессильна вскрыть особенности религиозного сознания.

Указанная задача не может быть решена и общей психологией. Общая психология изучает те общие закономерности психической деятельности человека, которые свойственны ему в любых специальных условиях, в любом обществе.

Лишь с помощью социальной психологии можно выявить главную особенность религиозных чувств, состоящую в том, что они направлены на вымышленный, иллюзорный, сверхъестественный объект. Это определяет специфическую социальную направленность религиозных эмоций, их роль в жизни общества и отдельного человека. Объектом религиозных чувств верующих являются бог, дух, "нечистая сила" и тому подобные вымышленные, созданные человеческой фантазией образы. Поскольку объект религиозных чувств реально не существует, постольку все чувства, испытываемые верующим, направлены в пустоту, представляют собой бесплодную растрату его энергии, его духовных и физических сил.

В случаях, когда религиозные чувства, казалось бы, направлены на реально существующий объект, например на какого-либо человека ("святой", "праведник" и т. п) или на материальный предмет ("чудотворная" икона, "святой" источник и т. п.), они в действительности всегда связаны не с самим объектом, как таковым, а лишь с приписываемыми ему сверхъестественными свойствами - способностью творить чудеса, исцелять больного и т. п.

При всех обстоятельствах религия направляет эмоции человека в сторону вымысла, которому приписывается реальность. Именно это и ведет к деформации обычных человеческих чувств

Сами верующие вреда религиозных эмоций не осознают. Они нередко говорят о том, что религиозные эмоции приносят им определенное облегчение, "забвение тягот жизни", помогают преодолевать жизненные трудности и невзгоды. Действительно, чисто субъективно, психологически религиозные чувства выступают как средство преодоления конфликтов в сознании человека, они создают известную психологическую устойчивость к внешним травмам, дают в ряде случаев особую эмоциональную "разрядку" накопившимся отрицательным впечатлениям. Но подобное преодоление жизненных конфликтов и трудностей носит иллюзорный характер, ибо религиозные эмоции не способствуют изменению реальных условий жизни людей, а лишь временно "выключают" человека из окружающего мира. "Разрешение" жизненных противоречий, которое предлагает религия, -- это бегство от них в мир иллюзий и вымыслов. Хотя верующему и кажется, что религия принесла ему облегчение, но на самом деле условия его жизни остались прежними. Религиозные чувства уводят человека от действительности и тем самым мешают ее преобразованию, затушевывают социальные антагонизмы и противоречия.

Эмоциональные процессы относятся к наиболее подвижным элементам религиозного сознания. Религиозные настроения и религиозные чувства масс весьма чутко реагируют на изменения социальных условий жизни. Вспомним, к примеру, приливы фанатической религиозности масс в эпоху крестовых походов или же внезапное широкое распространение так называемых ересей.

Быстрое распространение религиозных чувств и настроений во многом связано с действием социально-психологических механизмов подражания и внушения. Механизмы психологического внушения и подражания умело использовались и используются церковниками в целях усиления религиозных эмоций. Особую роль играют указанные механизмы в коллективных молениях некоторых сект, где религиозные чувства искусственно возбуждаются с помощью некоторых специальных средств психологического воздействия (в ходе молитвы практикуется, например, длительное коллективное повторение отдельных слов, ритмичные телодвижения и т. д.). В результате подобных исступленных молений человек иногда доходит до экстаза, он перестает воспринимать окружающее, выкрикивает бессмысленные слова. Пятидесятники именно такое состояние человека и считают его "высшим духовным озарением", нисхождением на него "святого духа".

Какие же именно чувства используются религией, какие чувства являются наиболее характерными для верующих? Чувства верующих разных вероисповеданий, разных исторических эпох существенно отличаются друг от друга. Тем не менее, если иметь в виду современные монотеистические религии, и в частности современное христианство, то можно выделить несколько эмоций, которые играют главенствующую роль в переживаниях "среднего", наиболее типичного представителя верующих.

Давайте вернемся к проблеме, которая была заявлена раньше. Я уже говорил о том, что нам до сих пор неизвестны отношения (если они вообще существуют) между психическим здоровьем и религиозными чувствами конкретного человека. На мой взгляд, это одна из двух наиболее насущных проблем, требующих изучения. Вторая проблема касается оценки самой психиатрии, всех ее типов. Никто не может знать наверняка, что психиатрическое вмешательство будет иметь длительные благоприятные последствия. Но у нас также нет доказательств того, что религия играет целительную или профилактическую роль.

Я хотел бы представить на ваш суд одну гипотезу, заслуживающую проверки. Я убежден, что понятие «религия» чересчур широко, чтобы обладать достаточной прогностической силой. В действительности, религиозное чувство крайне различно у разных людей. У некоторых оно фрагментарное, поверхностное, даже рутинное, у других - глубокое и всепроникающее, вплетенную в саму жизненную ткань. Религиозное чувство различается не только по глубине и широте, но и по содержанию и образу функционирования. Действительно, поскольку каждая личность уникальна, я убежден (и говорил об этом в одной из своих работ), что и религиозное чувство личности также должно принимать уникальную форму (6).

В исследовательских целях имеет смысл выбрать одно важное измерение или переменную. Измерение, которое имею в виду я, это некоторый континуум, на одном полюсе которого - религиозное чувство, представляющее только инструментальную или внешнюю значимость, а на другом - чувство, само по себе являющееся базовым мотивом и поэтому имеющее внутреннюю ценность. Чувство второго типа первично, оно не подчинено какому-либо другому мотиву. Если мы сможем приписать людям какие-то значения из этого континуума и определить адекватные критерии психического здоровья, тогда нам удастся найти ответ на наш вопрос о том, обладают ли некоторые формы религиозного чувства большей терапевтической и профилактической силой, чем другие.

Краткости ради мы будем говорить о внешней и внутренней религиозности. Моя гипотеза заключается в том, что внешней религиозности присуща меньшая терапевтическая и профилактическая сила, чем внутренней.

Внешняя религиозность. Для многих людей религия - привычка или же родовое изобретение, используемое для церемоний, для удобства в семье, для личностного комфорта. Это нечто, нужное для того, чтобы его использовать, а не для того, чтобы ради него жить. Оно может быть использовано различным образом: для повышения своего статуса, для поддержки уверенности в себе, для увеличения доходов, для того, чтобы приобрести друзей, власть или влияние. Оно может быть средством защиты от реальности, и, прежде всего, может рассматриваться как одобрение свыше моего жизненного кредо. Такое чувство дает мне уверенность в том, что Бог разделяет мое мнение о действительности, что мс представление о справедливости идентично Его мнению на этот счет. Я смотрю на природу сущего с точки зрения моего частного бытия. Две набожные престарелые сестры ссорились между собой. Одна из них строго сказала другой: «Твоя проблема в том, Джейн, что Господь недостаточно милостив к тебе». Милость Господа, как ей кажется, обращена к ней, а не к Джейн.

Одна из гипотез, касающаяся религиозной ориентации, уже получила, эмпирическое подтверждение. Внешняя религиозность положительно коррелирует с расовой и этнической нетерпимостью, которая, к несчастью, столь распространена среди людей, посещающих церковь (7). Я не вижу причин, по которым критерии, использованные при изучении религиозности и предрассудков, не могут быть применены к исследованию религиозной ориентации в ее связи с психическим здоровьем.

В теологических терминах, личность с внешней религиозной ориентацией обращена к Богу, но не отстранена от себя. По этой причине религия служит главным образом щитом для центрированности на себе. Если бы Фрейд был более прозорливым, он бы отметил, что этот тип религиозности напоминает невроз. Он представляет собой защиту от тревоги. Как и у пещерного человека, религиозные представления обеспечивают только личные выгоды.

Что касается мотивации, то внешнее религиозное чувство не является ведущим или интегральным мотивом. Оно служит для реализации других потребностей, таких как потребность в безопасности, в статусе, самооценке. С точки зрения психологии развития, это незрелое образование. Как и дети в исследованиях Пиаже, человек с таким типом религиозной ориентации имеет эгоцентрическое представление о Вселенной. Привычка, ритуал, семейные традиции не подвергаются критической переоценке и децентрализации в его мировоззрении.

Если вы спросите: «Но разве религия не является источником утешения?», я отвечу вам так: «Да, конечно. Но то утешение, которое она обеспечивает, никогда не может быть на наших условиях - только на ее собственных. Бремени забот нельзя избежать и утешение приходит только с самоотверженным принятием этого бремени».

Как все прочие защиты, и как все прочие инструментальные привычки, внешняя религиозность подвержена риску разрушения в том случае, если жизненные обстоятельства станут чересчур противоречивыми. Именно по этой причине я выдвигаю предположение о том, что внешняя религиозность не может являться долговременной терапевтической или профилактической силой, поскольку жизнь может пробить защитное ограждение своими острыми стрелами.

Внутренняя религиозность. Наша гипотеза предполагает следующее. Внешняя религиозность может нарушить психическое здоровье, внутренняя религиозность его поддерживает. Каждый из нас встречал людей, которые остаются спокойными, несмотря на внутренние конфликты, и мужественными, невзирая на жестокие удары судьбы. Мы также встречали и религиозных людей, которым, несмотря на жизненные события, способные привести к неврозу, каким-то образом удается удерживать контроль над своим психическим здоровьем, - очевидно, благодаря общему, всеобъемлющему и направляющему религиозному мотиву.

Внутренняя религиозность не является инструментальным образованием. Иными словами, ее основная функция состоит не в том, чтобы справляться со страхами, проявлять конформность, сублимировать сексуальность или реализовывать желания. Когда-то раньше, возможно, она была именно такой. Но сейчас эти частные потребности второстепенны по отношению к основному мотиву. Затруднения, конфликты, вина, невзгоды - все это управляется всеобъемлющим обязательством. Это обязательство - частично интеллектуальное, но главным образом мотивационное. Оно интегрально, оно покрывает весь опыт и все, что лежит за пределами опыта, в нем есть место как научным фактам, так и эмоциональным событиям. Это - сильное желание достичь идеального жизненного единства, которое всегда определяется целостной концепцией природы всего сущего.

Важно отметить, что понятие внутренней религиозности не имеет ничего общего с формальной структурой религии. Оба типа религиозной ориентации в равной степени распространены среди представителей всех конфессий - католиков, протестантов, иудеев, мусульман, индуистов. По этой причине я далек от мысли о том, что принадлежность к тому или иному религиозному направлению может стать фактором риска психических заболеваний. В моих рассуждениях речь идет скорее о том, что психическое здоровье приверженца любой конфессии будет зависеть от того, какой ориентации, внешней или внутренней, он придерживается.

Следует отметить, что внутренняя религиозность, в соответствии с моей гипотезой, не может существовать ради того, чтобы играть терапевтическую или профилактическую роль. Внутренняя религиозность - не горчичный пластырь. Страждущий может стремиться только к религии, а не к лечению. Если его религия глубоко интериоризована, психическое здоровье и спокойствие будут ей сопутствовать.

Я уже упоминал тот факт, что некоторым религиям присущи такие патогенные характеристики, как чрезмерное устрашение, суеверия, враждебное отношение к науке или паллиативная защита. Но эти патогенные свойства не заложены в самой природе мировых религий, скорее, это внешние, наносные атрибуты, которые уводят некоторых людей от внутренних потенциалов их веры. Если я не ошибаюсь, наибольший вред, приносимый религией, и основная критика в ее адрес относятся главным образом к этим побочным атрибутам, которых совершенно недостаток для того, чтобы сформировать целостное религиозное мировоззрение.

Теперь я перейду к изложению чувствований, ставящихся обыкновенно в тесную связь с нравственным чувством, именно чувствований религиозных. Под религией далеко не всегда подразумевают одно и то же. Иногда расширяют это понятие, включая в него все вообще верования, каковы бы ни были их предмет и способы проявления; иногда, наоборот, суживают его, ограничивая понятие религии только догматами и обрядами какого-нибудь из распространенных, господствующих религиозных учений. Во всяком случае, религиозное чувство занимает настолько своеобразное и важное место в психической жизни человека, что приходится рассмотреть его особо. Чувство это можно охарактеризовать в общем как эмоцию, связанную с верой в существование известной высшей ценности, а также в существование отношений между этой ценностью и человеком. Во что бы ни верил человек, что бы ни считал своим Богом, во всяком случае он рассматривает Божество как нечто ценное, нечто наиболее важное и, кроме того, стремится так или иначе выяснить себе отношение, существующее м^жду этим высшим жизненным началом и своим собственным существованием. Таким образом, во всякой религии есть прежде всего представление о Божестве или объекте верования и, во-вторых, чувство объективной деятельности этого предмета веры. Для религиозного человека Божество действительно существует, а не есть продукт его фантазии или логически построенная гипотеза. В связи с этой второй особенностью стоит третья, именно та, что вера сильнейшим образом действует на волю человека, определяя в значительной степени направление его деятельности.

Итак, вы видите, прежде всего, что необходимой составной частью религиозного чувства является вера. Что лее такое представляет собой вера и какова ее психологическая природа? Разбираясь внимательно в своих душевных переживаниях, мы можем убедиться, что чувство веры или уверенность в существовании известных объектов свойственны не одним только религиозным переживаниям. Напротив того, такая уверенность составляет чрезвычайно частое явление в нашей душевной жизни. Мы верим в то, что завтрашний день наступит, что пламя всегда будет причинять ожог, что всякий человек непременно должен умереть и т. д. В самом деле, что может дать нам опыт - жизненный, научный и всякий другой? Только то, что все происходившее до сих пор подчинено было известным законам, повторялось в известной последовательности; но никакой опыт, никакое научное знание не может доказать нам, что все, что закономерно повторялось в прошлом, будет повторяться и в будущем. В это мы просто верим. Правда, уверенность эта настолько вложена в нас всей нашей предшествующей жизнью, мы так привыкли к этой закономерной смене и последовательности явлений, что не можем представить себе, как это было бы иначе, но сущность психического процесса от этого не меняется. Таким же точно образом мы верим и в существование душевной жизни других людей. Как мне уже приходилось говорить раньше, я не переживаю вместе с другими людьми их восприятий, чувствований, вообще всей их душевной жизни; я не могу никакими средствами доказать существование этой душевной жизни. Все, что я могу доказать, это то, что другие люди обладают такими же внешними физическими обнаружениями, как и я. Я вижу, что другой человек двигается, говорит, краснеет, бледнеет и т. д., но я никаким образом не испытываю того, как он чувствует, мыслит, воспринимает и пр. О содержании его душевного мира я могу судить по аналогии со своими собственными переживаниями, в существование же этого душевного мира я могу только верить. Итак, вера или уверенность свойственна не только религиозным чувствам, но и целому ряду других душевных переживаний. Однако в религиозном чувстве вера достигает наивысшей интенсивности, благодаря тому, что объект верования является здесь слишком важным для человека и слишком всеобъемлющим по своему содержанию.

Попробуем теперь разобраться подробнее в психологическом составе того сложного душевного переживания, которое мы называем чувством веры или уверенности. Прежде всего следует отметить, что верующий или уверенный в чем-нибудь человек ясно и отчетливо представляет себе объект своей веры. Наступление завтрашнего дня до того живо рисуется в моем воображении, что я совершенно не могу себе представить, чтобы он не наступил; религиозно-верующий человек совершенно ясно представляет себе существование Божественного промысла, влияющего на его жизнь и направляющего его поступки. Чем живее, отчетливее образ, тем больше он, так сказать, навязывается нашей психике, тем больше он вселяет доверия к своей объективной реальности. Душевнобольные, страдающие галлюцинациями, уверены в реальности того, что им представляется, и эту уверенность мотивируют обычно следующим заявлением: «Да ведь я вижу это совершенно так же ясно, как я вижу вас*. Апостол Фома говорил Спасителю: «Не поверю, пока не вложу персты в твои язвы*, т. е. пока он не получит ясного осязательного впечатления, которое подтвердит имеющийся у него зрительный образ. Этой чисто психологической зависимостью объясняется в значительной степени тот успех, который имели, имеют и будут иметь материалистические доктрины, несмотря на многочисленные гносеологические и другие возражения, которые можно привести против них. Материализм именно потому так сильно и овладевает умами людей, что дает нам чрезвычайно ясную и наглядную картину мироздания. В то время как идеализм и спиритуализм заключают в себе много абстрактного, недостаточно наглядного, материальные атомы и их сочетания, мозг и его деятельность - все это так живо и конкретно, что невольно навязывается нашему воображению. Замечено, что нервно- и душевнобольные, страдающие ослабленною восприимчивостью, зачастую сомневаются в существовании внешнего мира, сомневаются даже в том, существуют ли они сами.

Итак, ясность и отчетливость представлений о каком-либо предмете или явлении в значительной степени способствуют укреплению веры в его объективную реальность. Этому содействует еще и то, что вера всегда образна или стремится быть образной: как и всякое чувство, она легче и чаще связывается с конкретными образами, нежели с абстрактными понятиями. Изучение характеров и индивидуальностей показывает нам, что люди, аффективно возбудимые, сильно и живо чувствующие, обычно мыслят конкретными, наглядными образами; наоборот, абстрактные мыслители чаще отличаются спокойствием и рассудочностью действий. То же самое сказывается и в психологии религиозного чувства: люди, глубоко верующие, обычно стремятся представлять себе Божество в конкретных, наглядных образах. Так, например, св. Тереза в своих молитвенных экстазах созерцала Божество в виде огромного алмаза, наполнявшего собой весь мир. Эта потребность в наглядном ведет к возникновению религиозной символики, порождает религиозную живопись, скульптуру и т. д.

Перечисленными особенностями, однако, еще не исчерпывается своеобразный характер чувства веры или уверенности. Чрезвычайно важное значение имеют здесь также субъективные особенности данного человека, общий склад его личности, совокупность прежнего опыта - вообще все то, с чем человек подходит к объекту веры, вся его предшествующая подготовка, так или иначе определяющая наличность и характер его религиозных и других чувств. Совершенно справедливо указывает Джемс на ту огромную роль, которую играют в религиозном чувстве всякого рода бессознательные факторы. Религиозный человек зачастую сам не знает, почему он верит, отчего вера его так сильна и отчего он верит именно так, а не иначе: он чувствует, что вся душа его, весь его психический склад влечет его к Божеству. Этот психический склад есть, как мы знаем, нечто очень сложное. Главную основу его составляет психофизиологическая организация человека, преобладание у него тех или иных основных психических функций. Так, например, абстрактное мышление может обусловить собой наличность более или менее стройной, сознательной системы религиозных понятий; преобладание чувства делает веру страстной и одушевленной; значительное развитие склонности к энергичному волевому усилию или ее отсутствие придают религиозным влечениям практически- деятельный или, наоборот, созерцательный характер и т. д. Другую, также очень важную составную часть религиозной веры образует то, что мы называем констелляцией и о чем уже говорилось раньше: воспитание, образование, господствующие воззрения, влияние окружающих людей - все это определяет собой как наличность или отсутствие религиозных верований, так и их направление.

Чем ярче выражена индивидуальность человека, чем определеннее его психические особенности, тем более личный характер носит его отношение к религии, тем более индивидуальны его религиозные воззрения. Я ограничусь здесь только несколькими примерами. Джемс в своей интересной книге «Многообразие религиозного опыта»* устанавливает два главных типа веры. Первый - это тип непосредственный, вера в Божество как выражение избытка жизненной энергии, как результат душевного здоровья. Человек чувствует в себе душевный подъем, направленный на достижение высших целей; этот душевный подъем заставляет его рорить в существование как этих целей, так и определяющих их ценностей и, в конце концов, в высшую, конечную ценность - в Бога. Но наряду с этим существует и другой тип религиозно-верующих людей, которых жизнь значительно помяла, которые в жизни встречали много горя и разочарований. Такие люди уже не могут верить совершенно непосредственно, они прошли через тяжелую борьбу скептицизма и сомнений, и если, в конце концов, несмотря на эту борьбу сомнений и на испытания судьбы, все-таки одержит верх религиозная вера, то вера эта носит уже совершенно другой характер, чем в предшествующем случае: здесь нет той наивной, непосредственной жизнерадостности, здесь много грустного, одинокого, но в то же время такие верования являются гораздо более устойчивыми, потому что они выдержали целый ряд испытаний.

Можно указать также и на другие типы религиозно верующих людей. Так, наряду с деятельно верующими людьми, старающимися проводить в жизнь свои религиозные идеалы, существуют также созерцатели, живущие воображением, сторонящиеся жизни и ограничивающиеся или изучением и выяснением объекта религиозного чувства, или его более или менее ярким представлением и созерцанием. Наряду с описанным выше типом людей, верующих от избытка жизненной энергии, существуют также люди, которые устали от жизни, разуверились в своих силах и которые в религии ищут прибежища от житейских невзгод и своих собственных сомнений и разочарований. Одним словом, здесь можно обрисовать целый ряд типов в зависимости от индивидуальности, жизненных условий и т. д.

Большее или меньшее развитие личного фактора определяет собой в значительной степени также и наличность или отсутствие критического отношения к предметам веры. Дети и дикари отличаются доверчивостью; по мере же накопления опыта и знаний, по мере роста сознательной индивидуальности увеличивается и критическое отношение к окружающему, в том числе и к различного рода верованиям. Это критическое отношение действует двояким образом. С одной стороны, оно представляется для веры фактором антагонистическим, оно подрывает, иногда даже убивает веру, но с другой стороны - оно ее очищает и укрепляет. Как мы увидим дальше, критика и ее наиболее яркое и последовательное выражение - научное знание не только не мешали, но, наоборот, в общем ходе развития человечества скорее способствовали развитию религий; они заставляли отбрасывать всякого рода суеверия, низшие, элементарные верования, представляющие собой результат легковерия, внушаемости, недостаточной осведомленности и, испытывая таким образом религиозные верования в горниле критики, побуждали их делаться все более и более просветленными и одухотворенными.

Первая отправная точка в этом вопросе - свойственная человеку потребность в религиозном . В человеке, в самой сердцевине его природы, коренится стихийное стремление ввериться превосходящей его силе, некоей сущности, несравненно более могущественной, чем его собственная. Возможно, это желание проистекает из чувства страха перед грозными силами природы, таящими в себе смертельную опасность. Пытаясь умилостивить природные стихии и добиваясь таким образом установления определенного равновесия между ними и собой, Человек одновременно преодолевает и собственный страх. При этом различным явлениям природы приписывается обладание рассудком, способность слышать и понимать людей и принимать приносимые ими в жертву дары. Так человек встречается лицом к лицу с некоей безличной, но разумной сущностью, неизмеримо превосходящей его самого; с тем загадочным нечто, что вздымает океанские волны, сотрясает земные недра и обрушивает с небес испепеляющий грозовой огонь, но одновременно является подателем плодородия и источником жизни. Эту силу человек и называет Богом. Однако единое понятие Божества дробится на множество осколков: люди видят в мире столько богов, сколько существует более или менее значимых для их бытия природных явлений.

Трудно сказать, лежит ли эта потребность подчинения высшей силе в основе наиболее ранних религиозных представлений, но, несомненно, что даже в наше время подобный уровень религиозности встречается довольно часто. Речь идет о комплексе антропоцентристских верований, призванных изгнать людские страхи, воодушевить и укрепить человека - бессильную жертву собственной слабости. Такая религия не ограничивается простой верой в существование высших сил, но предоставляет своим приверженцам набор конкретных практических мер психологической защиты, цель которых - обеспечить существованию каждого человека известную устойчивость и безопасность, понимаемые эгоцентрически. Религия этого типа предлагает верующим культ как систему жестко заданных норм, гарантирующих своего рода отношения собственности с Божественным. С другой стороны, им навязывается мораль - некий код, состоящий из системы запретов и предписаний, указывающих на угодный либо неугодный Божеству образ действий и мыслей.

Когда человек последовательно и неукоснительно исполняет все культовые и моральные установления подобной религии, он чувствует себя вполне удовлетворенным; отношениям с высшей силой обеспечена прочность и стабильность, и можно считать, что «Бог у него в кармане». Избавившись таким образом от страха наказания, человек ожидает отныне от Божества лишь услуг и вознаграждения за праведность. Люди, относящиеся к данному типу религиозности, часто полны самомнения в том, что касается их собственного благочестия и добродетели. Зато они проявляют поразительную суровость к собратьям, не могущим похвастаться, подобно им, религиозной и нравственной безупречностью.

Поиски истины

Вторым источником человеческих суждений о существовании Бога являются неустанные поиски истины, жажда познания.

В рамках всех известных истории великих цивилизаций стремление человеческого разума отыскать ответы на основные философские вопросы приводило к возникновению теологии - богословия, то есть «рассуждений о Боге». Наиболее характерный и совершенный пример такого пути от философии к теологии дает нам Древняя Греция.

Для древних эллинов идея Бога являлась логическим выводом, следствием созерцания природы. Вглядываясь в окружающий нас мир, мы замечаем, что все существующее в нем подчинено определенной закономерности и разумному порядку. Ничто в природе не является ни случайным, ни произвольным. Таким образом, мы вынуждены признать, что само происхождение мира есть результат логической последовательности: мир существует как следствие какой-то конкретной причины. Эта Первопричина, «первопринцип» мира, и получает наименование Бога.

Мы не обладаем точным знанием того, чем является по существу Первопричина мироздания. Тем не менее путем логических рассуждений можно выявить некоторые свойства, которыми должен обладать Бог-Первопринцип. Так, источник Его бытия не может находиться в чем-либо Ему предшествующем; следовательно, Он является «Причиной-в-Себе», то есть причиной существования не только мира, но и Себя Самого.

Поскольку благодаря Своей «самопричинности» Первопринцип не зависит ни от чего другого, Он должен рассматриваться как всецело довлеющий себе, как совершенно свободный от какого бы то ни было внешнего принуждения. Следовательно, Он по необходимости является вечным, всемогущим, бесконечным. В Нем начало того движения, посредством которого осуществляется становление мира, и которое мы называем временем. При этом Бог, будучи принципом всякого движения, Сам пребывает абсолютно недвижимым, ибо не существует ничего предшествующего Ему, что могло бы привести Его в движение. Поскольку Он неподвижен, то и не подвержен никакому изменению, а значит, бесстрастен и совершенно благ по природе.

Все эти умозаключения, как и множество других, которые мы могли бы вывести путем логических рассуждений, нисколько не приближают нас к познанию Бога; они всего лишь принуждают наш разум признать как некую реальность гипотезу о существовании Бога. Так, например, если бы мы путешествовали через пустыню и в самом ее сердце вдруг наткнулись бы на встающий среди песков дом, то вынуждены были бы признать, что его кто-то построил, ибо дома в пустынях сами собой, как известно, не возникают. Но кто именно построил этот дом, остается загадкой. Конечно, мы в состоянии, исходя из особенностей постройки, сделать кое-какие выводы об отдельных качествах или отличительных чертах строителя - например, обладает ли он вкусом, способен ли гармонично распределять объемы здания. Мы можем также определить, для каких целей предназначал он свое творение. Но личность его для нас останется неизвестной. Если нам не доведется встретиться с ним лицом к лицу, то мы так никогда его и не узнаем. Хотя строитель несомненно существует, непосредственному познанию он совершенно недоступен.

Личное отношение

Третий важнейший исток идеи Бога питается уникальной исторической традицией - традицией еврейского народа.

Евреи начинают говорить о Боге в связи с конкретным историческим событием; приблизительно за тысячу девятьсот лет до начала христианского летосчисления в стране халдеев (южная часть Месопотамии, недалеко от берегов Персидского залива) Бог открывает Себя конкретному человеку по имени Авраам. Авраам встречается лицом к лицу с Богом как с личностью, как мы встречаемся с человеческим существом, с которым можно беседовать, можно непосредственно общаться. Бог призывает Авраама оставить свою страну и переселиться в Ханаан, землю, предназначенную потомкам Авраама и его жены Сарры, до того времени бесплодной.

Познание Бога, вытекающее из личной встречи с Ним Авраама, не имеет ничего общего с умозрительными гипотезами, дедуктивными рассуждениями и логическими доказательствами. В данном случае речь идет о личном опыте, о той вере - доверии, что рождается между двумя близкими друг другу личностями. Бог являет Себя Аврааму через нерушимую верность Своим обещаниям; Авраам, в свою очередь, предает себя в руки Бога до такой степени, что готов принести в жертву сына, рожденного, наконец, Саррой в старости, - сына, через которого должны осуществиться Божественные обетования.

Исаак и Иаков, сын и внук Авраама, обретают столь же непосредственное знание Бога в опыте прямого личного общения с Ним. Таким образом, для потомков этой семьи - прародительницы народа Израильского - Бог не является ни абстрактным понятием, ни безличной силой. Когда еврейская традиция говорит о Боге, речь идет о «Боге наших отцов», «Боге Авраама, Исаака и Иакова» - конкретной личности, с которой праотцы могли беседовать, могли непосредственно общаться. Следовательно, познание Бога основано здесь на вере - доверии к опыту предков, на достоверности их личного свидетельства.

Выбор цели и пути

Рассмотренные нами три истока проблемы Бога не принадлежат исключительно прошлому. Они остаются реальной возможностью выбора независимо от времени и места, в которых этот выбор осуществляется. Всегда находятся люди, принимающие существование Бога не потому, что их заботит вопрос о его истинности или же волнуют вызванные подобным допущением проблемы умозрительного характера. Просто эти люди испытывают психологическую потребность ввериться какой-либо «трансцендентной» силе, потребность обрести уверенность перед лицом неизвестности, а также необходимость установить и поддерживать в мире нравственный порядок.

В то же время всегда находятся люди, принимающие существование Бога лишь постольку, поскольку их вынуждает к тому логика рассуждений. Они верят в то, что называют «Высшим Разумом», «Верховным Существом», являющимся принципом возникновения и существования всех вещей. Им не дано знать - да они и не слишком к тому стремятся, по правде говоря, - что такое есть этот «Высший Разум» и «Верховное Существо». Даже когда они соединяют свою простую рассудочную уверенность в существовании Бога со следованием некоторой религиозной практике - культовым и моральным предписаниям, принятым в их социальном окружении, - даже тогда их отношение к тайне Божества отмечено глубочайшим агностицизмом, удовлетворяющимся лишь самой общей и абстрактной идеей «Верховного Существа».

Наконец, есть третий способ отношения к проблеме Бога: вера-доверие к историческому опыту Откровения. «Дети Авраамовы», народ Израильский, на протяжении веков хранят непоколебимую уверенность в истинности Бога, основываясь не на эмоциональных и не на логических факторах, но на простой убежденности в достоверности праотеческого опыта. Бог являет Себя через вмешательство в ход исторических событий; Он подтверждает Свое присутствие в мире в рамках Откровения, имеющего всегда свойство личного отношения с тем или иным человеком. Он являет Себя Моисею и говорит с ним

«лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим»

«лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим»

(Исх. 33, 11). Он призывает пророков напоминать народу Израильскому о заключенном союзе, которому Сам Бог хранит нерушимую верность.

Тем, кто с доверием относится к историческому опыту предков в отношении Божественного Откровения, уже не составляет больших усилий принять, со своей стороны, новое явление Божества в человеческой жизни, на этот раз «во плоти», в Лице Иисуса Христа. Действительно, для рационалистического мышления понятие «Божество» и «воплощение» являются взаимоисключающими: каким образом Бог, по самой природе Своей бесконечный, безграничный, всемогущий и т. д., может воплотиться в отдельном человеке, в этом конечном, несовершенном, ограниченном во времени и пространстве осколке бытия? Поэтому для эллинов даже поздней эпохи, эпохи Христа, провозглашение «Божественного воплощения» - поистине «безумие» (1 Kop. 1, 23).

Тем не менее, чтобы принять или отринуть это «безумие», необходимо ответить сначала на несколько фундаментальных вопросов, определяющих в самых общих чертах смысл и содержание, которые мы вкладываем в нашу жизнь: устроен ли мир по законам формальной логики? Является ли его существование заданным в категориях человеческого разума? Или же сущность вещей не может найти полного выражения ни в каких заранее предначертанных схемах и рассудочных построениях, и потому, чтобы действительно познать ее, нам необходим непосредственный живой опыт? Что обладает подлинным бытием - лишь то, что мы воспринимаем органами чувств; то, что находит подтверждение со стороны нашего рассудка? Или же существуют и такие реальности, которые мы познаем через опыт личного отношения, наиболее непосредственного и в то же время наиболее всеохватывающего; отношения, в Силу которого мы в состоянии, например, воспринимать смысл стихотворения, скрытый за прямым значением слов? Если мы способны понимать язык символов, чувствовать неповторимую уникальность каждого человеческого лица, улавливать глубинный смысл утверждений современной физики о «четырехмерном континууме» или о двойственной природе света - не познаем ли мы все это путем того же непосредственного отношения?

Все эти вопросы заслуживают длительного изучения и подробного анализа, но в результате мы слишком далеко уклонились бы от основной темы, занимающей нас в данный момент. Прежде всего, мы должны уточнить средства и пути, которые мы используем для того, чтобы говорить о Богопознании. Если нас интересует абстрактное понятие Божества, являющееся результатом логического вывода, то в процессе углубленного изучения этого понятия приходится следовать законам человеческого мышления. Если мы стремимся приблизиться к Богу психологии и религиозного чувства, необходимо культивировать в себе определенные психические свойства и религиозные переживания, открывающие доступ к этому типу познания. Наконец, в том случае, если мы хотим обрести знание Бога иудео-христианской традиции, наш путь - это путь личного опыта и отношения, путь веры. Метаться между тем или иным путем Богопознания, смешивая разные его виды, - вернейший способ сбиться с дороги и оказаться в тупике.

ВЕРА

В сознании большинства современных людей слово «вера» обладает вполне конкретным значением: верить - значит безоговорочно принимать какие-либо принципы и положения, присоединяться к той или иной системе взглядов, по сути своей недоказуемой. Сказать «я в это верю» - на деле означает, что я соглашаюсь с данным утверждением, даже если его не понимаю. Я склоняюсь перед авторитетом - не обязательно религиозным, он «может иметь иную природу - скажем, идеологическую или политическую. Вообще, под словом «вера» с равным успехом могут подразумеваться как религиозное убеждение, так и любое идеологическое учение или безоговорочная преданность своей политической партии. Таким образом, многие склонны воспринимать это дежурное слово с неопределенным кругом значений как нечто священное и выражающее самую суть метафизики, в то время как в упомянутых выше случаях оно лишь сосредоточивает в себе основной принцип всякого тоталитарного мышления: «Принимай на веру и не задавай вопросов!».

Надо прямо сказать, что подобное понимание веры не имеет ничего общего с тем значением, какое это слово получило в иудео-христианской традиции. Для иудеев и христиан «вера» выражает вовсе не то понятие, которое пытаются приписать ей воинствующие идеологи, но означает скорее что-то вроде «кредита», в том смысле, в каком еще и сегодня понимается кредит в деловых кругах.

В самом деле, когда мы говорим, что такой-то бизнесмен пользуется кредитом, то при этом подразумеваем, что данный человек внушает доверие своим компаньонам. Его все знают: знают его способ и стиль ведения дел, его последовательность в исполнении взятых на себя обязательств. Если в один прекрасный день ему вдруг потребуется финансовая помощь, всегда найдутся люди, готовые предоставить ему ссуду, и при этом, возможно, даже не потребуют с него расписки, так как сочтут вполне достаточной гарантией слово и самую личность делового человека с безупречной репутацией.

Именно такое понимание веры, сходное с существующим в области коммерции и предпринимательства, жило всегда в иудео-христианской традиции. Объектом веры в данном случае является вовсе не набор абстрактных идей, источник достоверности которых - в чьем-либо непогрешимом авторитете. Объект веры - это люди; живые и конкретные человеческие личности, вызывающие наше доверие постольку, поскольку оно основано на нашем непосредственном опыте общения с ними.

Выразимся еще определеннее: если мы верим в Бога, то причина этого не в том, что нас принуждает к вере какое-либо умозрительное суждение, и не в том, что какое-то конкретное учреждение дает нам неоспоримые гарантии существования Божества. Мы верим в Него потому, что Его Личность, Его личностное существование вызывают в нас чувство доверия. Деяния Бога, Его «проявления» в человеческой истории заставляют нас стремиться к общению с Ним.

Разумеется, лежащее в основании веры отношение может быть как прямым, так и опосредованным - подобно тому, как это происходит в наших отношениях с людьми. Я верю такому-то человеку, полностью доверяю ему, потому что хорошо его знаю, общаюсь с ним. Но порой я испытываю не меньшее доверие и к лично не знакомому мне человеку, поскольку люди, на которых я полагаюсь всецело, могут засвидетельствовать его безупречную порядочность. Равным образом я способен с чувством глубокого доверия относиться к художнику или писателю, которого никогда не видел, но чьи произведения внушают мне веру в его человеческие достоинства и восхищение его личностью.

Итак, существуют различные уровни веры; мы можем переходить от веры поверхностной к вере более глубокой и более безусловной. Это движение не знает конечной точки. Когда порой нам кажется, что мы уже достигли высших пределов веры, она неожиданно для нас самих возрастает еще более или же внезапно умирает, исчезает бесследно. Что такое вера, как не динамичное и непрерывное стремление к «недостижимому совершенству»? В обобщенном виде жизнь веры можно представить так: она начинается с доверия к доброму имени человека, укрепляется и растет по мере более близкого знакомства с его делами и поступками и, наконец, превращается в уверенность при личной встрече, непосредственном общении и установлении прямых человеческих отношений. Охватывая все наше существо, вера становится полной самоотдачей. Когда между людьми возникает любовь и неудержимое стремление к единению, тогда то, что было в начале не более чем доверительной симпатией, преображается в чувство беззаветного самопожертвования. В неподдельном любовном горении чем сильнее человек любит, чем ближе узнает другого, тем более он верит ему и отдается любви. Вера, рожденная настоящей любовью, неисчерпаема; она поддерживает в любящем состояние восторженного удивления все новыми и новыми открытиями в любимом человеке. Вера - это вечный порыв, неутолимая жажда слияния личности с личностью.

Все сказанное может быть отнесено и к религиозной вере. Она начинается с простого доверия к свидетельству познавших Бога, живших в единении с Ним и удостоившихся видения Его лица людей - с доверия к свидетельствам праотцев, святых, пророков, апостолов. Затем вера возрастает, открывая для себя Божественную любовь, проявляющуюся в Его творении, Его действии в человеческой истории, Его слове, вводящем нас в Царство Истины. Постепенно мы чувствуем, что связь между нашей личностью и Богом становится все теснее. Его несотворенная красота и ослепительный свет Его Славы делаются все более явными для духовного видения. Божественный Эрос, рождающийся в душе, преображает нашу веру

«от славы в славу»

«от славы в славу»

(2 Кор. 3, 18), дарует нам чувство непреходящего изумления перед тайнами Откровения, неподвластными времени.

На любой стадии, любой ступени своего развития вера остается со-бытием, опытом личного отношения. Как далек этот путь от простого согласия интеллекта с логическими выводами, от пути «объективного» знания! В поисках библейского Бога, Бога Церкви, мы должны следовать соответствующим нашим устремлениям путем веры. Доказательства бытия Божия, «объективные» доводы апологетики, подтверждение исторической подлинности источников христианской традиции - все это может сыграть важную вспомогательную роль в том, чтобы пробудить в нас потребность в религиозной вере. Но сами по себе подобные вещи не в состоянии ни заменить собой веру, ни привести к ней.

Когда Церковь призывает нас принять хранимую ею Истину, речь идет не о теоретических положениях, с которыми мы должны согласиться априори, без всяких рассуждений. То, что нам предлагают, - это личное отношение, это определенный образ жизни, основанный на личной связи с Богом или же последовательно ведущий к установлению подобной живой связи. В результате изменения самого модуса нашей жизни она перестает быть индивидуалистической борьбой за «место под солнцем» и обретает высший смысл в общении, в причастности другому бытию. Церковь есть тело общения, члены которого живут не ради самих себя, но в нераздельном единстве любви с другими членами того же тела и его главой - Христом. Верить в Истину Церкви означает стать составной частью образующих Церковь «уз любви»; целиком отдаться любви Бога и святых, которые, в свою очередь, принимают меня с таким же доверием.

Итак, мы приходим к Богу не через определенный образ мыслей, но через определенный образ жизни. Любой естественный процесс роста и созревания всегда представляет собой не что иное, как образ жизни. Как возникает наша привязанность к отцу и матери? С самого рождения, с кормления грудью, с первого ощущения родительских ласк и забот до осознанного приятия их любви в душе ребенка подспудно и как бы незаметно крепнет вера в отца и мать. Любви, связывающей родителей и ребенка, не нужны ни логические доводы, ни какие-либо иные гарантии. Лишь когда эта связь подорвана, возникает нужда в доказательствах, и тогда аргументы рассудка силятся подменить собой жизненную реальность.

В 1990-х годах в западном религиоведении сформировалось направление, возвращающее изучение религии в русло объяснительных теорий. Их авторы связывают происхождение религиозного сознания не с чем-то метафизическим, а с особенностями языка и мышления. Веру в сверхъестественные силы они рассматривают как форму познавательной деятельности, которая объясняется эволюционными процессами.

Еще в 1979 году исследователь Стюарт Гатри написал статью «Когнитивная теория религии», которая вызвала широкий резонанс среди антропологов и религиоведов. Стюарт выдвинул идею религиозного антропоморфизма, согласно которой людям свойственно представлять неведомые им силы как живые и похожие на них.

В 1980 году антрополог Паскаль Буайе изложил альтернативную концепцию в книге «Естественность религиозных идей». По его мнению, вера в высшие силы — это частный случай объединения явных и интуитивных представлений.

«По всей видимости, некоторые формы религиозного мышления есть путь наименьшего сопротивления для наших познавательных систем. В противоположность этому неверие в целом является результатом преднамеренной и трудной работы против наших естественных познавательных предрасположенностей», — пишет Буайе.

Таким образом, признается, что вера присуща практически каждому, что атеизм — это скорее аномалия, но при этом анализ происхождения религиозности редуцируется до биопсихических механизмов. Некоторые когнитивисты даже сравнивают религию с вирусом, который процветает за счет функций мозга, изначально не созданных для религиозного мышления.

В то же время специалисты подчеркивают: гипотеза о естественном характере религии не утверждает, как некоторые могут подумать, что религиозность является чем-то врожденным или инстинктивным.

«Она утверждает, что религиозное поведение и религиозные представления, во всем своем великолепии, бурно произрастают и тысячелетиями передаются из поколения в поколение потому, что они как нельзя лучше соответствуют врожденным, инстинктивным психологическим механизмам и процессам. Религиозные представления не являются предметом осознанного выбора. Они выживают, потому что соответствуют чертам, отобранным самим процессом эволюции», — отмечает доктор философии Марианна Шахнович.

Кто больше думает, тот меньше верует?

В 2012 году Уилл Жерве и Ара Норензаян из Университета Британской Колумбии (Канада), проведя исследование со студентами, пришли к выводу, который может подтверждать когнитивную теорию религии. Ученые заявили, что когда люди мыслят аналитически, они менее склонны выражать сильные религиозные убеждения.

В первом эксперименте участники прошли тест на аналитические способности и ответили на вопросы о своем отношении к религии, после чего исследователи сопоставили религиозность и рациональность испытуемых. Опыт показал, что люди с аналитическим складом ума и высокими когнитивными способностями меньше верят в сверхъестественные силы по сравнению со студентами, которые пытались решить задачи при помощи интуиции.

Во втором эксперименте ученые предложили добровольцам выполнить интеллектуальные задания, переключая их мозг в аналитический режим, или демонстрировали им атрибуты мыслительной деятельности, после чего проводили анкетирование. Результаты показали, что сила веры участников с интуитивным мышлением несколько снизилась и приблизилась к значениям, характерным для людей с врожденными аналитическими способностями.

«Наше исследование подкрепляет предыдущие эксперименты в этой области, выявившие связь между интуитивным мышлением и религией. Выводы нашей работы указывают, что активация аналитической мыслительной системы в мозге может подорвать интуитивную веру, по крайней мере на некоторое время», — заключает Норензаян.

Камень в огород когнитивистов

Однако новое исследование, проведенное группой ученых из Оксфорда и Университета Ковентри (Великобритания), доказывает, что религиозные убеждения не связаны с интуицией или рациональным мышлением.

Участниками стали люди, совершавшие паломничество к предполагаемой могиле святого Иакова (Сантьяго-де-Компостела, Испания). Эксперимент заключался в мозговой стимуляции и тестировании. Испытуемым задавали вопросы, насколько сильны их религиозные убеждения, сколько времени они провели в паломнической поездке и так далее.

Затем ученые оценивали уровень интуитивного мышления паломников. Им предлагалось пройти тест на оценку вероятности того или иного явления.

Тест был построен таким образом, что на каждый вопрос можно было ответить логически или интуитивно. Исследователям не удалось установить взаимосвязь религиозности с интуитивным или аналитическим мышлением.

В заключительном опыте к головам испытуемых подсоединили два электрода, между которыми шел электрический ток. Процедура была безболезненная и безвредная. Тем самым добровольцев стимулировали подавлять нежелательные мысли (функция аналитического мышления).

Эксперимент показал, что у паломников повысился уровень контроля мыслей, но не изменился уровень убежденности в существовании высших сил.

«Почему мы верим в Бога? Это рациональный или интуитивный выбор? Мы выбираем сердцем или разумом? На этот счет было и есть немало споров. Наше исследование доказывает, что религиозность человека не определяется тем, насколько он полагается на интуитивное или аналитическое мышление. Люди не рождаются с предрасположенностью к вере и атеизму. Религиозные убеждения человека развиваются в процессе его воспитания, и они никак не связаны с особенностями мышления человека. Врожденная интуиция человека не является предпосылкой к религиозности. Это целиком и полностью вопрос воспитания человека», — говорит Мигель Фариас, один из авторов исследования.

Что есть вера?

Однако возникает вопрос: если происхождение религиозного сознания не объясняется биопсихическими механизмами, сводится ли все к социальным факторам?

Доктор медицинских наук и психиатр Федор Кондратьев дает отрицательный ответ на этот вопрос. По его мнению, идея, согласно которой веру в сверхъестественные силы можно внушить и навязать, более чем нелепа.

«Религиозности нельзя обучить: если нет религиозного чувства, то религиозным человек стать не может. Знание деталей и тонкостей какого-либо религиозного учения не делает человека религиозным. К примеру, воинствующий атеист Сталин был религиозно образованным человеком, он обучался в духовном училище и духовной семинарии. Религиовед, знаток фундаментальных положений и тонкостей своей науки может не иметь религиозного чувства, и, стало быть, он не будет религиозным человеком. Познание религиозных учений при отсутствии религиозного чувства не делает человека религиозным, так же как полученное в результате обучения знание нотной грамоты при отсутствии слуха и чувства музыки не делает человека музыкальным», — отмечает Кондратьев.

При этом ученый подчеркивает: чувство связи с внематериальным, духовным миром — это основа веры, а высшим проявлением и главным свидетельством религиозности является не принятие какого-либо вероучения, а ощущение реальности этой связи.

От смерти к смыслу

Подобная точка зрения близка к другому направлению в религиоведении — феноменологическому. Его сторонники придают особое значение взглядам приверженцев религии и стремятся выявить ее сущность, абстрагируясь от научных и общепринятых ценностей и предрассудков.

Один из представителей этого подхода — историк религии Андрей Зубов. Акцентируя на том, что вера в высшие силы характерна практически для любого народа, он связывает природу религиозности прежде всего с духовной сферой. А именно с переживанием трех экзистенциальных проблем — неминуемости смерти, глубинного отчуждения людей друг от друга и человеческого несовершенства.

Ощущая свою беспомощность перед этими бытийными фактами, человек ищет связь с тем, что властвует над ними — бессмертным, объединяющим и совершенным абсолютом, знание о котором существует в родовой памяти, отмечает Зубов. Согласно его концепции там, где возникает стремление преодолеть смерть, отчуждение и несовершенство через соединение с трансцендентной силой, ощущаемой на экзистенциальном уровне, начинается религия.

Выводы Зубова коррелируют со взглядами психологов-экзистенциалистов. Например, психотерапевт Ирвин Ялом, анализируя многолетний опыт своей работы с клиентами и результаты различных исследований, пишет, что человеческая жизнь завязана на четырех конечных данностях — смерти, свободе, одиночестве и бессмысленности. Конфронтация с ними, подчеркивает Ялом, порождает глубинные внутриличностные конфликты.

В свою очередь, психолог Виктор Франкл, прошедший четыре концлагеря и создавший логотерапию (терапия смыслом), утверждает, что ключевой мотивационный фактор, проявляющийся в человеке, — это воля не к удовольствию (Зигмунд Фрейд) или власти (Альфред Адлер), а к смыслу.

Франкл пишет, что жизнь становится осмысленной в одном из трех случаев — посредством деятельности, через любовь или нахождение смысла в страданиях, когда они неизбежны. Религия же, по мнению ученого, дает человеку беспрецедентную возможность, которую он не в состоянии найти где-либо еще — возможность укрепиться и утвердиться в трансцендентном и абсолютном.